Аркадий Драгомощенко - Воссоединение потока

Аркадий ДРАГОМОЩЕНКО

ВОССОЕДИНЕНИЕ ПОТОКА

Итак - следующее повествование, в котором одновременно с пересказом истории о "переходе сомнения в существование" и "торжестве обретения добродетели" рассказывается о снеге, мокнущем на подоконнике, о неизвестных серых птицах с хохолками, поедающих рябину; более того, о человеке, вообразившем себя на короткое время прoтaгoнистом самого повествования. Приостановясь на улице, он спрашивает: "Почему на твоих глазах слезы, девочка?". Он также спрашивает, ощущая слабую боль в спине под левой лопаткой: "Кто обидел тебя?" Возможно, вопросов, которые он хотел бы задать, существует гораздо больше, чем ему отведено времени, однако его уже настойчиво отвлекает другое. Приходит ветер. Высокие осокори беззвучно клонят долу черные кроны. Я не знал, куда поворачивать. Здесь, в этом месте, где кончались границы усадьбы Вишнeвецких, белел в сумерках мертвый мраморный указатель: ангел, ожесточенный резцом и грязью. Пыль стояла, как весть, прочесть которую знание отказывалось. По мере того, как темнело, луна все откровенней лгала воде, проводя по ней тонкие, лишь слуху доступные линии. Линии свивались в бездонную точку, в фокусе которой мелькали завихрения тонкого песка, серебряные мальки и монеты с отчетливо выбитыми очертаниями профилей: со временем утопленники превращались в деньги, за которые в августе каждого года на несколько часов вода выкупала у луны дар быть невидимой. Но на самом деле она оставалась такой как была, только уходила на время из памяти. Мы утрачивали воду, и огонь повелевал воздухом и растениями, скрупулезно занося запись за записью в тайные их клетки. Вырисовывались глинобитные крепости, рдея по углам вихрей, неустанно перемещавших центр тяжести.

Власть, которой он, оказывается, вожделеет, погружаясь в собственное повествование о себе и тающем снеге, о кричащих серых птицах на фоне стены соседского дома, становится неким эквивалентом справедливости. Но что такое справедливость? Справедливо ли безоговорочное принятие утверждения о неизбежности страдания. Или же - следует другая версия вопроса: возможно ли страдание от того, что по ряду причин ему/ей довелось избежать его? Последняя версия очевидно негодна, представляя не что иное, как уловку по введению фигуры бесконечности в процесс порождения (отражения) следующего вопроса о наслаждении. Из этого ничего не следует. Это тупик. Стоит сухой горячий день. Ящерица древней ртутной литерой дрожит на камне. Не стоит выказывать намерение ее поймать. Она неуловима. Ручей в меру прозрачен и быстр. Кипарисы источают сладостную истому. Смена масштабов и объемов простирающейся горной цепи создают то, чему сознание откликается словом "пространство". Надо всем или за всем - синева неба. Медлительные. Уменьшение. Муравьи. Терпнущая в оторопи тропа под стопами. Длительное уменьшение травы. Сознание как бы покидает тело, проходя через врата сна в Бытие, чтобы стать "невидимым", ибо, говорил Горгий: "Быть есть невидимое, если оно не достигает того, чтобы казаться, казаться есть же нечто бессильное, если оно не достигает того, чтобы быть". Но на самом деле оно остается таким, каким было, уходя на время из памяти, из чего вытекает: поиски и обретение иного вместо искомого. Мы утрачивали представление о собственном подобии в своем облике, и блики управляли явлением и исчезновением растений, воздуха, чисел, исписанных сквозным огнем. И так далее. Все, что не разбито, сожжено или утоплено. Не оказывается ли письмо перечнем, перечислением - и только! - неких раздражителей, вызывающих закрепленные в коллективном опыте ответы? Справедлив ли такой вопрос? Если да, то чтение есть переживание этих, сохраняемых памятью, реакций, - играть на таком "инструменте", оказывается, не столь трудно, как казалось иным персонажам. Даже фиктивное или же намеренно избранное безумие не... Так: даже предполагаемые кем-либо сплетения реакций-ответов не... Так. Но как? Бесспорно, дело в количестве такого рода "закреплений". У одного словосочетание "томас манн" вызывает благостную реакцию успокоения, связанную очевидно с "первыми встречами" с многотомным собранием сочинений писателя в нежном возрасте, когда на улицах не убивали просто так, и "волшебная гора" обещала смутные, но гарантированные привилегии.

Каждый выращивает свою пустыню, как Императоры кристаллы одиночества. Вероятно, дело в количестве и в возможности это количество уместить в чем-то.