Лев Толстой - Том 14. Произведения 1903-1910 гг

Звучит здесь и тема развращающего влияния всего уклада господской жизни на тех людей из народа, которые, соприкоснувшись с этой жизнью, поддались соблазну ее сытости, легкости, безответственности. Если раньше дворник Василий не верил, «что у господ нет никакого закона насчет того, как жить», то после того, как он был втянут барином в нечестную игру с фальшивым купоном, дал ложную присягу и получил за это вознаграждение, он уверился, «что нет никаких законов и надо жить в свое удовольствие». Этому немало способствовала и сама атмосфера городской жизни, все более затягивавшая Василия и заставлявшая его забыть «деревенский закон». Там все было грубо, серо, бедно, неурядливо, здесь все было тонко, хорошо, чисто, богато, все в порядке».

В одну роковую цепь сплетаются судьбы людей, порой ничего не знающих друг о друге, действующих под влиянием разных побуждений и принципов в отрывках незаконченного романа «Нет в мире виноватых» (1908).

Предводитель дворянства, потомок старинного рода Порхуновых возвращается из города к себе в усадьбу, как когда-то возвращался домой из Москвы Константин Левин, и все привычное вновь обступает его. Он «вышел на своей станции, где ждала его прекрасная, с бубенчиками, тройка караковых своего полурысистого завода и старый кучер Федот, друг дома. И к девяти часам утра подъезжал мимо парка к большому двухэтажному дому в Порхунове-Никольском». Но в «Анне Карениной» возвращение домой принесло Левину успокоение и счастье. Порхунов же возвращается, в сущности, в разрушенный дом, несмотря на то что все еще внешне продолжает идти по-старому. Но то, что случилось в отсутствие Порхунова между его женой и учителем их детей Михаилом Неустроевым — человеком, принадлежащим к революционной организации, — «погубило навсегда всю ее восемнадцатилетнюю замужнюю счастливую и чистую жизнь».

Толстому ясно, что спасти «фундамент», на котором строится существование Порхунова, этого преуспевающего и вместе с тем умного, честного, терпимого, удивительно умеющего ладить с людьми разных характеров и убеждений «консерватора», никак нельзя. И все это странным, но несомненным образом зависит от значительных перемен в сознании весьма далеких от него в социальном отношении людей — бывшего студента Михаила Неустроева, сельского учителя Петра Соловьева, крестьянина Егора Кузьмина и того молодого парня в воинском присутствии, который заявил, что не может присягать и брать оружие «по своей убеждении».

Едва ли во всем предшествующем творчестве Толстого сюжеты содержат столько больших и малых преступлений и несчастий, сколько совершается их на страницах его поздних произведений. Измена, развод, грабеж, подлог, убийство, самоубийство, казнь, — теперь эти мрачные факты, как и в окружающей Толстого жизни, стали жуткой обыденностью, к которой нельзя привыкнуть. Это та реальность, от которой не спрячешься в от которой уже не спасут никакие устоявшиеся формы быта и никакие слова, которыми люди привыкли обманывать себя. Все происходящее касается всех, имеет отношение к каждому.

Толстой видит в современной ему русской действительности черты «конца века», понимая под этим не просто хронологический рубеж, но определение переходного времени, когда отживает, разрушается одно и нарождается другое миросозерцание: «И как отдельные люди в такие переходные времена часто живут особенно неразумной, мучительной, бурной жизнью, так это бывает в целых обществах людей, когда формы их жизни не отвечают уже их сознанию» (т. 36, с. 190).

Прежняя жизнь явно исчерпала свои внутренние возможности, она не может продолжаться на тех же началах. «Хотелось чего-нибудь настоящего, хотелось жизни, а не игры с ней, не снимания пенок. И не было никакой» — так чувствует Лиза, героиня рассказа «Что я видел во сне» (1906). Создается опасная для человека ситуация бессмысленности и бессодержательности существования, когда «не за что держаться». И ни наука, ни искусство, ни тем более государственная идеология, ни официальная религия не в силах заполнить эту открывшуюся пустоту. Ведь та же Лиза понимает, что «и музыка и чтение» были, по словам Толстого, «только задирающие вопросы жизни, но не разрешающие их». А о законоучителе Введенском в «Фальшивом купоне» сказано: «Он прошел полный курс духовной академии и потому уже давно не верил в то, что исповедовал и проповедовал…»

В 80-90-е годы в таких произведениях, как «Смерть Ивана Ильича», «Хозяин и работник», «Отец Сергий», духовные перевороты, «прозрения» героев представали как события исключительные, вызванные какими-то особыми, необычными обстоятельствами. Теперь в художественных сочинениях Толстого самого позднего времени они выглядят явлением повседневным, и доступны такому смятению, потрясению, просветлению становятся, по мысли Толстого, самые разные люди. Высшие чиновники, священники и революционеры, студенты и крестьяне, мужчины и женщины, старые и молодые, даже дети и подростки, верующие и неверующие — все ощущают исчерпанность и бессмыслицу жизни, необходимость отыскания новых духовных начал, духовного содержания.