Джафар Джабарлы - Севиль

Все растерянно переглядываются, не решаясь нарушить молчание.

Эдиля. Не плохо будет, Балаш, после спорта дать вашей сестрице немного брома или валерианки.

Балаш. Умоляю вас, Эдиля, не обращайте внимания. Она вечно такая, не знает, что болтает.

Эдиля (тихо). У вас дома кто-нибудь знает о наших отношениях?

Балаш. Клянусь, никто.

Эдиля. А почему вы говорили, что отец ваш немой?

Балаш. Да он и на самом деле немой. Едва выговаривает пару слов.

Эдиля. Вот оно что!

Входит Гюлюш с посудой.

Балаш (идет ей навстречу; резко). Гюлюш!

Гюлюш. Уйди с дороги, Балаш. Чуть посуду не выронила. (Проходит мимо и начинает расставлять посуду.) Ну, как вам понравился наш дом? Вероятно, вы нашли его несколько старомодным, не так ли?

Эдиля (раздраженно). Я ничего не говорила.

Маме д-Али. И мы ничего не думали.

Гюлюш. Что дом...? Неодушевленный предмет! В один час можно убрать по своему вкусу. Сегодня он убран так, завтра будет Эдиля и уберет его иначе. Каждый по-своему. Я же думаю, что его нужно вообще разрушить и построить на его месте новый. Здесь жизнь живых людей переделывают. Что дом?

Абдул-Али-бек. Совершенно верно. И я об этом думал.

Эдиля. Не очень ли у вас остер язык, Гюлюш?

Гюлюш. Я только что его отточила.

Эдиля. Но берегитесь, как бы о камень не задели.

Гюлюш. Ничего, не страшно. Я уже испытывала его. Камень пробивает, только через бычью шкуру не проходит. Как ни вонзаю - не лезет. Но это меня не пугает. Я вообще не из трусливого десятка. Говорят же, смелость города берет... Ну, прошу начинать. Бокалы ждут вас. Это ваш бокал, мадам, а это мой. Балаш, ты займись Эдилей, а с этими я сама справлюсь.

Балаш. Мне заняться Эдилей? Могу ли я иначе?

Эдиля. Где мой бокал? Буду нарочно пить сегодня и много. Балаш меня не оставит одну.

Гюлюш. О, еще бы, он не привык оставлять человека в одиночестве.

Эдиля. А вас, Гюлюш, я теперь великолепно понимаю. Я тоже не из пугливых и большая драчунья. Голова крепка и рога остры. Вам же еще рано смеяться. Как бы потом не разучились. Ведь смеется тот, кто смеется последний.

Гюлюш. Пью за ваше здоровье, мадам Эдиля. Сейчас я только смеюсь, а когда вырасту, хохотать буду. Будем здоровы! (Пьет).

Абдул-Али-бек. Правильно! И я об этом думал. Будьте здоровы!

Балаш. Разрешите мне несколько слов, господа. Теперь стало истиной, что женщина - украшение общества. Общество без женщины точно гнилое дерево. Но не отрицаю - в чадре тоже есть прелесть. Бывает, глядишь, плывет по улице закутанная в шелк таинственная фигура. Словно тайна существования человечества! И никто не угадает, кто она, откуда и куда идет. Представители других наций, идя на вечер, в гости или в театр, берут и своих жен, а мы бываем всюду одни. И невольно скучаем. А между тем женщина, эта прекрасная кукла, призвана развлекать своего мужа и рассеивать его горе. Ходить без чадры вовсе не значит: гуляй с кем хочется. Женщина всегда должна подчиняться воле мужа. Здесь находится мадам Эдиля, которая свободно сидит среди нас и пьет с нами, доказывая этим, как далеко пошло наше общество в своем культурном развитии. Выпьем же за нее!...

Гюлюш. Ура! Музыканты!

Абдул-Али - бек. Правильно, я тоже как раз об этом думал.

Мамед-Али. А мне кажется, что вы подходите к женской эмансипации с обратной стороны.

Гюлюш. Вот что, господа! Если общество гниет без женщин, то и женщина без общества чахнет. Почему же здесь нет жены моего брата?

Балаш (сердито) Гюлюш!...

Гюлюш (не обращая на него внимания). Вам должно быть известно, мадам, что у Балаша есть жена, не правда ли? Мне думается, что никто не станет возражать против ее присутствия здесь.

Эдиля. Пусть придет.

Балаш. Господа, я бы просил...

Гюлюш. Я сейчас ее позову.

Мамед-Али. Есть один возражающий...

Гюлюш. Кто он?

Мамед-Али. Я.

Гюлюш. Что же вы предлагаете?

Ма мед-Ал и. Я предлагаю просить ее, если она не захочет прийти.

Гюлюш направляется к двери.

Балаш (догоняет ее и резко останавливает). Гюлюш! Не выводи меня из себя! Иначе я вырву твой острый язык!

Гюлюш. Держать слабую женщину в заточении, словно арестантку, и подвергать ее насмешкам соперницы? Моего отца вырядить в одежду покойника, лишить его языка и, превратив в глупую обезьяну, в уродливую марионетку, выставить на посмешище этим людям? Довольно! Я больше тебе не сумасшедшая Гюлюш2. Мой смех превратится для тебя в хохот черного ворона, и этот хохот всю жизнь будет раздаваться в твоих длинных ушах. (Уходит).

Балаш возвращается к столу.