Эльчин - Красные гвоздики в отеле 'Пера Палас'

- Естественно, - сказал я, и на самом деле, сейчас я не обращал никакого внимания на Тамару, потому что все мое внимание и все мои мысли были обращены в прошлое.

Брат, в честь родного Азербайджана, эфендим!

Таким образом, тост, предназначенный для издевательства над Юсиф-беком был выпит в честь нашей любимой родины.

- Благодарю, - сказал я, и тут вспомнил одну из встреч последних лет с ней, то есть, твоей матерью, и это видение было настолько реальным, я так точно и живо видел черты ее лица, выражение его, лучезарный взгляд ее черных глаз, что вздрогнул, мне показалось, что дух ее витает здесь в , среди запахов пива, ракы, что дух ее внезапно возник среди упитанных, ленивых кошек пассажа, и тут же пропал; а Юсиф-бек внимательно глянул на меня пронзительным, понимающим взглядом, нет, кажется в этом алкаше и в самом деле что-то есть, он, как настоящий писатель, тотчас почувствовал, что произошло во мне нечто невыразимое словами...

Ты помнишь ту встречу? Я случайно встретил вас с матерью на бульваре (тогда я видел тебя впервые, нет, погоди, когда я впервые увидел тебя, ты была совсем маленькая, пришла с мамой в театр), ты была юным, прекрасным комсомольским лидером разваливающегося Союза (и конечно, кто бы мог подумать, что пройдут годы мы с тобой, чтобы встречаться вынуждены будем летать в Стамбул, так как в Баку нас каждая собака знала, и не было никакой возможности... не знаю...и теперь думаю, что может быть в то время нечто похожее приходило тебе в голову... потому что, есть ли на свете хоть что-то, что бы тебе в голову не приходило?!) и в то время мы, то есть, она и я при тебе обращались друг к другу на "вы"...

Это далекое "вы", холодное, как лезвие ножа, сейчас вонзается в меня, почему, дорогой, заслуженный, мудрый аксаккал Юсиф-бек эфенди, а раз это так, раз лезвие вонзается в меня, в мое нутро, почему же в таком случае нет крови? Значит это не взаправдашний нож, а самое большее - художественный образ, следовательно все эти мысли, гражданин Юсиф Борш, выеденного яйца не стоят, никчемные и смешные, как гребень для бороды...

* * *

Пропавшая в Лондоне в 1926 году Агата Кристи преспокойно сидела себе в 411 номере отеля "Пера-Палас" и писала роман "Убийство в восточном экспрессе", в этом отеле останавливался Рза шах Пехлеви, жила Мата Хари, и сейчас, когда я входил в "Пера-Палас", швейцар, похожий на благородных, осанистых царских генералов (однако, не сумевших защитить императора), но независимо от какой бы то ни было похожести, обладавший чутьем, присущим всем талантливым швейцарам в мире, моментально сообразив, откуда я прибыл, открыл мне самый важный секрет для бывшего в моем лице советского гражданина:

- Здесь жил Троцкий!

И в те минуты, что я пребывал в "Цветочном пассаже" среди людей искусства, среди потребителей искусства, среди упитанных, крупных котов, мне порой казалось, что души этих покойников, прежних постояльцев отеля, собравшись вместе, любуются красными гвоздиками в моем номере и находят утешение в том, что и эти цветы постепенно завянут и вскоре окончательно умрут... и в этом утешении мне видны были причины бесконечных горестей и несчастий человека - венца всего сущего на земле.

- Бедный Рудольф Нуриев! - сказал я.

- Он писатель? - спросил Юсиф Борш.

- Нет. Покинувший Союз тюркский танцор.

- Не понял, эфенди?

Мне стало смешно: порой на меня нападает такой дурацкий, беспричинный смех, сбивающий с толку многих (да и меня самого!).

- Это тюркский балетный танцор. Он тоже жил в "Пера-Палас".

- Как интересно!

- Умер от спида.

- Как жаль!

Конечно, в этот момент милому и дорогому Юсиф-беку было абсолютно безразлично, кто такой Рудольф Нуриев, где он жил и отчего умер, да, в сущности, и мне было безразлично, как и когда умер насчастный Рудольф Нуриев; как и миллиарды людей он пришел в этот мир, выполнил свою, неизвестную нам, миссию (не как танцор, а как создание Божье), и ушел в лучший мир.

* * *

Все, кто меня знает, кто читал мои книги и кто не читал, но выдает себя за моего читателя, думают, что я прозаик, но никому не известно...

... почему же, в таком случае, ты это должна знать? странно... вообще, по мере того, как пишу все это, все больше удивляюсь самому себе...

... на самом деле я равнодушный и бесславный поэт, часто пищу трескучие, как трещотка, глупые стишки, и не только пишу, зачастую это формазонское рифмоплетство застревает в памяти и порой не к месту и времени приходит на ум, всплывает, и четкие, ровные, яркие строки проходят у меня перед глазами. Вот и сейчас, когда я смотрю на своего уважаемого друга Юсиф-бека, одно из тех бесподобных, неповторимых произведений стихотворного искусства проносится у меня в мозгу: