Асар Эппель: Сладкий воздух

Однако в округе той жил еще и старый, похожий на паука старик Симкин, но в нашем рассказе он бездействует, так что пускай уж паук будет - Симкин. Не все ли равно - похож старик на паука или паук на старика, тем более что паук по старости давно ходил в мохнатых кальсонах, которые сейчас сияли ворсом на его еще крепких восьми ногах, и когда Рая стала отваливать к стенкам тяпки, жерди и лопаты и сделала то же самое с метлой, становая нить ушла вбок и вся паутина, хотя опасно наклонилась, но зато попала в пыльный луч солнца и засияла слюдяным блеском. Паук же Симкин, сперва ушедший со страху за сарайное стропило, быстро сообразил, что так ему будет как раз теплее и снова вышел на пуп стеклянных, как вискоза, сетей, и засверкал там в сиянии своего ворса, словно брошка или слоеный знак Императорского Рязанского полка, где при царе служил Яша в городе Люблине.

Стоило Рае отвалить сарайное дреколье - и появилось место вдвинуть столик для развески и упаковки, а также стулья - все венские, облезлые, с утерянным кое-где крепежным болтом, что для венского стула дело обычное. Аркаше, как страдающему б о л е з е н ь ю М е н е т а, поставили стул без донца, хотя этот стул скорее полагался бы Рае: она же так и так шире любого донца и венскую дыру бы не почувствовала, но Рая как раз уходила перекладываться, и бывалые сообщники заботливо решили, что при состоянии ее женского организма Рае на таком стуле может повредить сидеть.

Потом все разошлись. Рая - за товаром. Яша, взявши Аркашу, - за весами. Однорукий Гриша - за упаковочным целлулоидом. Паук же Симкин, пока что, подбежал к угодившей в его тенета мухе, взял добычу первой левой ногой, потрогал ей голову второй правой, отчего пленница дала тишайший звон, а ее голова качнулась на мягкой тоненькой втулке; потом крутанул мухину голову на сто восемьдесят - на всякий случай - шесть градусов, собираясь второй левой вовсе эту голову откинуть и муху раскупорить, но ворсистые кальсоны первыми в его организме почувствовали страх за будущее, и, проведя муху под белым стариковским животом, он передал ее передними лапами третьей и четвертой паре конечностей и, быстро-быстро ворочая этими последними по счету дьявольскими ногами, обкрутил беднягу хорошей довоенной паутиной, а потом уже передними - надежно примотал с краю трикотажных своих сетей, так что среди припасов, а также давно выеденных, но из-за скаредности не выбрасываемых мушиных кузовов, появился припас новый, который сразу стал вялиться в приблудном сарайном солнце, обдуваемый слободским пыльным воздухом.

Рая пришла с ничего себе двумя пачками, на газетной обертке одной из которых виднелся угол официальной фотографии, сработанной Устиновым и Кисловым, а точнее говоря, несколько военных пуговиц, каковые застегивали мундирную одежду на теле, дороже которого не было.

Между прочим, столь опрометчивое использование т а к о й газеты ее обеспокоило, и она, как бы там ни было, но положила сверток на стол фотографией вниз.

Тихо пришел однорукий Гриша с портфелем, полным заготовленных целлулоидных упаковок, и с какой-то штучкой, на конце которой крутилось часовое колесико.

- А свечку принес? - спросила Рая.

- В кармане.

- Давай я ее поставлю! - сказала Рая и спела: - Дай Бох, чтоб он сдох, я поставлю свечку!

- Но этот сволочь, Яков Нусимович, положил ее как раз в тот карман, откуда я не могу вынуть последней рукой! - завозмущался инвалид, как все страдавший от постоянных розыгрышей или, по-тогдашнему, "покупок" неугомонного старика.

- Наверно он хотел, чтобы я достала! Подожди, давай карман.

- Рая, что ты делаешь! Отпусти, чтоб я так был здоров...

Рая, взвизгивая: "Ой, я умру! Это - свечка? Это мягкое!", вытащила из брючного кармана переступавшего от щекотки и поднявшего сарайную пыль Гриши толстый огарок.

В сарае от солнечных лучей, просовывавшихся в каждую щель, было светло и хорошо, и - странное дело - хотя солнце светит всегда с одного какого-нибудь боку, лучи эти лезли со всех сторон. Они входили в щели стен и крыши и пересекались где хотели, потому что надо уметь устраиваться, а солнце в те годы умело, и раз уж попался кособокий низкий сарай, оно совало куда хотело плоские пыльные лучи, полосуя капище паука Симкина теплоносными своими саблями.

Сарайная дверь отворялась наружу, и потому наверно снаружи донеслись какие-то препирательства. Голос старика требовал, чтобы дверь открыл Аркаша, а тот отвечал, что не может.

- Ну? Я же держу весы, - настаивал Яша.

Читать дальше