Евгений Эрастов: Уроки английского

В стране все изменилось. Серые, однообразные газеты вдруг заговорили на всевозможные голоса. Столичные журналы как будто соревновались в разоблачении старого режима. Римма Ивановна с интересом и радостью следила за этим разоблачением и была в восторге оттого, что дожила до того времени, когда все то, о чем раньше говорили шепотом, появлялось в печати. Ее подруга Марья Алексеевна Апухтина была рада тому, что теперь на уроках литературы разрешили говорить о Шаламове и Набокове. Одно только не нравилось Марье Алексеевне: слишком уж много иностранных слов появилось - таких, что и выговорить нормальному русскому человеку невозможно. Римма Ивановна горячо спорила с подругой, утверждая, что иначе нельзя, что нужно, в конце концов, становиться цивилизованной страной. Она ни минуты не сомневалась в том, что скоро увидит свою родину такой же разноцветной, яркой и счастливой, какой предстала перед ее глазами Великая Британия. Она видела, как преображались магазины, с ликованием смотрела на обилие товаров и совсем не переживала из-за того, что все лежащее на витринах было доступно только взгляду заслуженного учителя. Она просто радовалась за цивилизованную страну и шла дальше, не думая о своей маленькой зарплате.

А когда зарплату перестали платить вообще, Римма Ивановна несколько сникла, но взглядов своих не изменила. Как-то Марья Алексеевна, ставшая к тому времени директором школы, завела разговор о прелестях советской власти: и зарплату вовремя платили, и путевку профсоюзную можно было за бесценок получить. Демократическое нутро Риммы Ивановны не выдержало, она покраснела, покрылась испариной и прошипела сквозь зубы, чуть ли не выгибая спину, как кошка на собаку: "Да вы что?! За коммунистов? В лагеря захотели?!"

Едва уловимая искорка пролетела между двумя пожилыми женщинами. Конечно, тут не обошлось без богини раздора. А иначе как объяснить, что они вдруг стали заклятыми врагами? Разнесчастная политика развела двух учительниц. Марья Алексеевна, говоря словами современных газет, стала вдруг "красно-коричневой", а Римма Ивановна продолжала исповедовать культ цивилизованного Запада и "рыночных реформ".

Недели через две после ссоры на урок к Римме Ивановне явились два человека - стройная женщина в очень дорогом костюме и пахнущий куревом мужичок в рваном свитере. Женщина была чиновницей городской администрации, а мужичок - профессором лингвистического университета (так по-дурацки стал называться тот самый педагогический институт иностранных языков, который в свое время заканчивала Римма Ивановна). На очередном педсовете она вновь увидела этих людей. Женщина прокурорским тоном говорила об ее уроке: никакой методики и существенные ошибки в произношении, а мужичок уныло поддакивал. Затем выступила Марья Алексеевна со словами о том, что теперь, когда школа преобразуется в гуманитарный лицей, таким непрофессионалам, как Иволгина, здесь делать нечего.

Тихо-тихо, как бы скользя по истертому школьному паркету, Римма Ивановна ушла из школы, забрав из кабинета английского языка портреты королевы Елизаветы Второй и своего любимого президента, который к тому времени уже давным-давно сложил с себя бразды правления, поскольку государство, которое он возглавлял, исчезло с лица земли.

Дома ее ждала оглушающая пустота. Она долго стояла, прижавшись лбом к оконному стеклу, и смотрела, как роняют деревья скорчившиеся от холода листья, слушала осипший от простуды голос настойчивого ветра, такого равнодушного к человеческому горю.

На пенсию жить было нельзя. Римма Ивановна стала искать выход из положения. Вскоре маленькая субтильная первокурсница поселилась в ее квартире. Римма Ивановна пыталась подружиться с ней, но ничего не выходило. Девочка не всегда отвечала на вопросы, говорила сквозь зубы, разбила маленький заварочный чайник с изображением Тауэра, привезенный в свое время из Англии. Другая квартирантка оказалась не лучше. Она, наоборот, была чересчур общительна и каждую неделю знакомила Римму Ивановну с новым молодым человеком, которого всегда оставляла ночевать. Стиснув зубы, слушала Римма Ивановна за стеной стоны чувственной студентки и скрип кровати, на которой спала ее мама, но демократические убеждения не позволяли сделать замечание. Наконец девочка съехала с квартиры, заявив, что выходит замуж и что обязательно отдаст Римме Ивановне свой долг за три месяца. С тех пор она больше не появлялась.