Борис Екимов: На хуторе (рассказы)

- Не буду молчать! - на своем стоит Валентина. - Они бессовестные и наглеют, потому что все молчат. Держишь работника, значит, корми его, одевай. Они кинут кусок хлеба да молока снятого - вот и все. Да еще бьют. Я Вахе так и сказала: не бейте его, он человек. Заявлю в милицию.

- Испугался он твоей милиции. Гуся - участковому, и тот еще поможет живьем закопать этого бича.

Работник ли, по-нынешнему "бич", который пасет скотину у Вахи, существо жалкое: кожа да кости, рваниной прикрытые, калоши на босу ногу. Круглый год пасет: летом, зимой; и спит возле скотины. Хозяин обещает ему "выправить" паспорт. Но это, конечно, сказки...

Споры, которые ведет мой приятель с женой, им конца нет. Это - жизнь.

Приходит старая Хомовна, жалуется:

- Без хлеба сижу... Сухари догрызла, размачивала. Джуреки печь?

Станичная машина-хлебовозка поломалась. Другую неделю хлеб не везут. Люди помоложе что-то придумывают: у кого - машина, у кого - родня... А вот старым да одиноким - беда.

Приятель мой гнет свою линию:

- А как же наши матеря? Никаких хлебовозок не было. Сами пекли. Да еще какой хлеб... С нынешним рядом не постановишь. Помню, бабка печет, еще в печи хлеб, а дух - на весь хутор. Я кружусь возле: "Дай корочку..." Вынет да на лавке раскладет, сбрызнет водой, да накроет полотенцем, чтобы дошел... Наши матеря... А теперь привыкли, чтобы готовое, "под ключ"...

- С вашими матерями... - отмахивается Валентина. - Надоел, как спасовская нуда. Где накваска, где хмелины, где печь, где квашенка? Ты ее сделаешь, квашенку? Языком лишь... - Она берется за телефонную трубку, звонит в кооперацию, в сельсовет.

- На лошадке пришлите! - доказывает. - Старые люди... Без хлеба... Голосовать не будем! - пугает она. - Не будем, и все! Так и запомните! Придут выборы, лучше не приезжайте со своими ящиками!! Всем хутором откажемся! Прославим на всю область!

На следующий день прибывает на хутор невеликая машинешка с хлебом да еще макароны привозит и сладкую воду. Вот тебе и Валентина! Хуторские старухи слезу пускают: "Лишь на тебя надежа..."

Оно и вправду. Ведь до властей - как до Бога. Да и каким властям до нас дело...

Порою Валентина влезает в дела, считай, уголовные.

Операция "Люминь" - позднее назвал эту историю мой приятель, с гордостью за жену добавляя: "Провела как генштаб. Не ниже".

А было так: утром в слезах прибежали Хомовна, Нюра-татарка да Ксеня - все старье. Кричат:

- Участковому звони! Участковому!!

Дело для наших времен обычное: за ночь со дворов пропал весь "люминь": тазы для стирки, молочные фляги, бидончики, сковороды, жаровни, миски, кастрюли, даже провода, на каких бельишко сушить развешивали - все алюминиевое, какое нынче на приемные пункты сдают, за наличные деньги. Раньше был в моде старьевщик ли, гунник, он тряпье собирал, теперь - "люминьщик".

- Звони участковому! Нехай приезжает, ищет! Ни сварить, ни постирать не в чем. Начисто жизни лишил...

На хуторе, в стариковском хозяйстве, алюминиевая снасть самая ходовая. Она и легкая, не чугун, не бьется, как стекло да эмаль. Легко и прочно.

Не враз, но отыскали по телефону участкового милиционера, он в станице. Отыскали. Но что проку? "Пишите заявления и везите ко мне", - был ответ.

Старухи еще горше заплакали. Кто напишет? И кто повезет? И какой прок от этих бумажек? Пока суд да дело, миски да кастрюли в райцентр уплывут, к "люминьщику".

Приятель мой старухам внушал:

- Надо собак заводить. На цепи. Да какие с зубами вот с такучими. У нас две собаки. Одна здесь, другая на скотьем базу.

Конечно, он прав был. Но что теперь охранять?

Валентина думала недолго.

- Это Мишка Рахманенок. Заимели соседа.

Словно сорная трава полоняло хутор рахмановское племя. Вот и Мишка, армию отслужив, обратал молоденькую приезжую учительницу, занял пустующий дом. Забота ли, работа у Рахмановых одна: где чего плохо лежит.

- Приходил, нечистый дух! Приходил! - вспомнила Нюра-татарка. - Отбойник спрашивал для косы. Откель у меня отбойник? И зачем ему коса? Мышам сено косить? Это он высматривал! - догадалась она.

- И ко мне приходил, - вспомнила Хомовна.

- И возле моего двора крутился... А ныне с ранья чего-то колотит. Стукотит. Либо нашу посуду?

И опять заслезились старухи:

- В сельсовет надо жалиться...

- Нехай милицию пощуняют...

Но что проку от старушечьих причитаний да слез? Не пойдешь напрямую с обыском, тем более - учительская семья.

Приятель мой гнул свое, упрекая старую Ксеню:

- Пальму тебе давали. А ты ее назад возвернула. Она бы - за лытки... Пальма - сторожкая.