Борис Екимов: На хуторе (рассказы)

Товарищ мой - человек серьезный. Он рассуждает здраво. Мормышка живет без мужа. Двое детей. Один, правда, взрослый уже, вроде - в армии. Другой подросток. Весною она третьего сына родила. Говорит, на аборт денег не было.

Живет она недалеко. Домишко старый, колхозной постройки, для переселенцев. Немытые окошки с каким-то тряпьем, кособокое крылечко, дырявая крыша, вместо забора - репьи в человеческий рост да крапива. Поселенцы. Такой у них закон. Мимо двора пройти гребостно. Тем более, что Мормышка - соломенная вдова. Числится она - при хуторской водонапорной башне. Включает насос и выключает. Оклад от сельсовета: тридцать рублей в месяц. Пять буханок хлеба можно купить. Летом ходит полоть бахчи, за речку, к Конькову. Малая, но копейка. Осенью собирает шиповник, продает скупщикам. Вот и все доходы. А теперь еще и мальчонка родился.

Мормышка за рыбою прибежала скоро, семеня короткими толстыми ножками.

Добрая Валентина дала ей рыбы, принесла из погреба уже последние, прошлогодние яблоки, другой овощ.

- Яблочки невидные, но хорошие. Ты их натрешь, дитеночку, - наставляет она мамашу. - Моркови тоже натирай. А свеклу - себе. Я покладу в ведрушку, а ты ее потом принесешь.

Мормышка все забирает, благодарит, идет со двора нагруженная, переваливаясь, словно утка.

- За молоком вечером приходи, не боись... - напутствует ее хозяйка и говорит, словно оправдываясь: - Нехай хоть один наш дитенок на хуторе растет.

- А ты уверена, что наш, не чеченский? - спрашивает муж.

- Нет. Он - хорошенький, он от Вовки.

- Да там кроме Вовки...

- Наш, наш мальчонка, белявенький. Пускай растет. Приданого ему набрали со всего хутора. - Это уже для меня объяснение. - И она - бабочка неплохая. Но такая жизнь. Колхоз был, она безотказно работала. А сейчас трудно. Но старается. Грядки какие-то посадила. Сигарет, говорит, в райцентре взяла. Будет продавать. Малая, но копеечка. Самогон учится делать.

- Это точно! - подтвердил мой товарищ. - Я к Чокову зашел вечером, а его нету. Жена говорит: "У Мормышки". Я потом его перевстрел, смеюсь: "От живой жены бегаешь к Мормышке? Молодятинки захотелось?" А он нос копылит: "Работаю дегустатором. Позвала, налила, говорит, покушай. Как специалист. Можно продавать? Я доразу не понял, а со второго стакашка одобрил. Говорю, не хуже Мишкиного, лучше, чем у Вахи".

- Вот и правильно, - одобрила Валентина. - Как-то надо к нынешней жизни применяться. Не помирать же.

Валентина принялась за сазанчика, мы с приятелем чистили рыбу для ухи. Остальной улов быстро разошелся.

Дом моего товарища стоит посреди хутора. Когда-то рядом теснились школа, магазин, почта, клуб, медпункт, бригадная контора. Нынче - руины да пустыри с заплывшими ямами. Подворье моего товарища теперь словно пуп, мимо не пройдешь и не проедешь. Здесь хранит свой нехитрый инструмент приходящий фельдшер. И хлебовозка, коли доберется, останавливается и торгует рядом. Тут телефон, считай, на хуторе единственный, потому что другой - у бывшего колхозного бригадира, который на отшибе живет и не больно гостей привечает. А здесь, пожалуйста, в любое время приходи и звони. В пору летнюю, для удобства, телефон стоит на крыльце, под навесом. И народ идет.

Покойная баба Акуля с этого двора не выводилась. Хозяева, бывало, уедут, а она все равно придет и дремлет на скамейке возле крыльца. "Она у нас была как замочек", - с улыбкой вспоминает покойницу жена моего товарища.

Дед Федор, вдовец и бобыль, заглядывает по три раза на дню. Порой здесь и отобедает. Баба Катя, на правах родной тетки хозяина, забегает всякий день, потому что ее сын Петро из города, с работы, звонит по утрам, справляясь о матери. Близкие соседи: Чоков да Юрий. Кума Шура да кум Павло по прозвищу Лис, у них дети - в райцентре. Кравченко, Мишка Хука, чеченка Полина, чеченцы же Алик да Ваха. Словом, весь свой хутор да еще и малый соседний, который за речкой. И тоже: "Передайте да перекажите..." - "Туда проводу нет! - порой отвечает мой товарищ. - Как я передам?! - Но быстро меняет гнев на милость: Ладно. Чего-нибудь придумаем".

Иногда вся эта колгота ему надоедает, и он грозится:

- Поставлю забор шиферный, сплошняком, железные ворота и прикрою эту ярмонку.

- Додумался... - перечит ему добросердечная Валентина. - Забрались в глухомань да еще стеной отгородимся.

- Отгорожусь!

- Отгораживайся и живи бирюком за железными воротами. А я в город уеду!

Этот спор - давний. Товарищ мой - местный рожак, но всю жизнь прожил в городе, в областном центре. Там - хорошая квартира, родственники, друзья. На хуторе, до времени, оставалась лишь мать. Помогая ей, он обложил кирпичом родительский дом, крышу перекрыл; потом пробурил артезианскую скважину, чтобы не надеяться на ветхий колхозный водопровод. Кирпичный гараж построил, чтобы, приезжая, было куда машину ставить; под ним - просторный погреб. Бок о бок с гаражом, под одной крышей, поднялась, тоже кирпичная, жилая кухня в две комнаты, за нею - баня. Пришел черед скотьих катухов, птичников, выгульных базов, огорожи. Все строилось своими руками не вдруг, в отпускное время, надежно и крепко. И получилась помаленьку лучшая усадьба на хуторе. Ее сразу видать.