Т Фадеев: Руки матери

Неторопливо вышагивая за лошадью, Митя думал о том, что завтра начинается новый учебный год.

Мысль о школе и радовала и пугала Митю.

Радовался он не столько тому, что вновь после долгого летнего перерыва сядет за парту, хотя он всегда учился с интересом и удовольствием, - больше всего его радовала мысль, что с завтрашнего дня он будет свободен от работы в поле.

Нелегкая это была работа. Ежедневная, однообразная, непосильная для мальчишки. Завтра уже не надо будет от зари до зари заплетающимися от усталости ногами плестись по пашне за такой же уставшей, с трудом ковыляющей и оттого безразлично-непослушной лошадью.

Пугало же Митю то, что, с тех пор как началась война, наступление осени неизбежно было связано с голодом и холодом, от которых, казалось, не было спасения.

Впрочем, на октябрь нельзя было пожаловаться. Хотя в октябре случались затяжные дожди, все-таки обычно выдавался денек-другой, когда показывалось нежаркое солнце. Но и тогда порывистый ветер, безжалостно трепавший порыжелую листву и разносивший по воздуху серебристую паутину, напоминал о том, что холода не за горами.

В такие ясные дни Митя, придя из школы и наспех перекусив, выходил с лопатой на огород копать картошку.

Вместе с ним выходила Катька. Все время, пока Митя был в школе, она скучала в избе одна-одинешенька. Копать землю было ей не под силу, но она довольно ловко выбирала из-под Митиной лопаты свежие розоватые клубни и складывала их в ведро.

Проходил октябрь, и наступала унылая, беспросветная пора поздней осени. Солнце больше не взглядывало на опустевшую землю. Бесшумно опадала последняя припозднившаяся листва. Стаи журавлей тянулись к югу, тоскливо перекликаясь под свинцово-серыми облаками. Мелкий, надоедливый дождь лил и лил, не переставая.

Наконец прекращался и он. Наступали заморозки. По утрам крыши домов были покрыты белесоватым инеем, подмерзала земля.

В первую военную зиму Митя еще не научился плести лапти, а никакой другой обувки у него не было. Поэтому по утрам, собравшись в школу, он выжидал, когда гомон школьников смолкнет на улице, и лишь после этого выбегал из дому.

Леденящий холод сжимал, словно клещами, его босые ступни, пронизывающий ветер забирался под холщовую рубаху. Что есть духу Митя бежал вдоль деревни, не останавливаясь до тех пор, пока не оказывался на высоком школьном крыльце.

Раздавался звонок, ребята рассаживались по местам, в класс входила Мария Сергеевна, начинался урок. А Митя почти ничего не видел и не слышал. Закоченевшие ноги начинали отходить в тепле, и это было так больно, так кололо и щипало покрасневшие пальцы, как будто бы тысячи острых иголок вонзались в них. Кусая губы, чтобы подавить стон, Митя изо всех сил старался не заплакать, но это ему не всегда удавалось, и тогда крупные слезы, словно раскаленные горошины, обжигали ему щеки, падали на раскрытую книгу.

В ту осень Митя с нетерпением ждал первого снега. Он знал: выпадет снег - кончатся все полевые работы, и тогда Митин сосед дедушка Евсей будет сидеть дома.

И вот выпал снег. В тот же день Митя как бы по-соседски пришел к дедушке Евсею и молча уселся на лавку у самого порога.

Дед Евсей стамеской выдалбливал в санном полозе пазы для копыльев.

Митя не решался подать голос до тех пор, покуда сам хозяин не спросил:

- Ну, чего молчишь? Аль забыл, зачем пожаловал?

И тогда Митя, смущаясь, запинаясь на каждом слове, ответил чуть слышно:

- Я... Мне... Мне бы лапти сплести... Основу то есть... Начать бы... Я-то не умею...

Дед Евсей сказал с хитрым прищуром:

- Ну и жених! Кто же за тебя замуж пойдет, коли ты лаптя себе сплести не умеешь?

Окончательно сконфуженный словами старика, Митя молча потупился, но в душе он ликовал: раз дедушка шутит, значит, не откажется помочь.

И в самом деле дедушка Евсей отложил в сторону стамеску, спросил:

- Ну, где там у тебя лыко?

Митя опрометью кинулся в сени и тут же вернулся с пучком заранее приготовленного лыка.

Спустя немного времени он вышел из избы деда Евсея со связанной основой лаптей и, не помня себя от радости, помчался домой.

Дома он, не откладывая, сел плести лапти. По готовой основе плести было нетрудно, и к вечеру пара лаптей была готова. Мать пришила к ним суконные опушни.

Наутро Митя обул лапти, надел свой видавший виды старенький зипун из серого домотканого сукна, нахлобучил на голову изрядно вытертую заячью шапку и, теперь уже не боясь мороза, степенно пошагал в школу.