Герай Фазли - Семизвездное небо

Шахназ будто ударило молнией.

Ризван Раджабли тоже удивленно посмотрел сначала на жену, потом на Шахназ.

- Странно. И мне о вас ничего не говорил. Только о Гюльназ, своей сестре.

Стул под главврачом Салимой скрипнул. По побелевшему лицу Шахназ скользнула какая-то дрожащая тень.

- Что все это значит, Гюльбениз-ханум? Почему он должен был мне о вас рассказывать, а вам обо мне?

- Я только одно могу ответить... вы счастливая женщина, Шахназ-ханум... и все же, - у нее не хватило смелости закончить, - и все же самая несчастная женщина в мире.

Будто ожидая именно этих слов, Шахназ прошептала:

- Верно. Я действительно столь же счастлива, сколь и несчастна. Голос ее подозрительно задрожал. - Ризван-муэллим, а вы сейчас, повидавшись с больным, ничего не заметили нового? Вы взглянули на его грудь?

Раджабли вообще ничего не понимал.

- Что вы имеете в виду, Шахназ-ханум?

На помощь ему пришла Гюльбениз:

- Шахназ-ханум, может быть, вы забыли, что Ризван вовсе не врач, а всего лишь художник. - Гюльбениз внезапно вспугнула тишину в больнице. - Но вместо него отвечу вам я. Да, на груди больного черные рубцы от выжженных звезд, как на картине Ризвана. Вы это хотели узнать? Когда я поправляла подушку больного, я видела все.

- Что ты говоришь, Гюльбениз?! Опомнись! - Раджабли встал, порываясь бежать к Айхану.

- Не спеши, Ризван, не надо спешить. Мы сейчас должны найти ответ на более важный вопрос, который - интересует Шахназ-ханум.

- Что вы хотите сказать, Гюльбениз-ханум?

- Ведь вас вовсе не интересует личность человека, на груди которого выжжены звезды. Этим пусть интересуется Рамзи-муэллим. Вы же хотите узнать, как зовут больного, который сейчас лежит в палате на втором этаже? Не так ли? А если это так, то достаточно было посмотреть не на его грудь, а в его глаза.

Шахназ показалось, что от этих слов стены комнаты зашатались, пол куда-то ушел из-под ее ног. Раджабли растерянно схватил жену за руку:

- Что ты говоришь, Гюльбениз?!

- Так вы знаете, кто этот больной? Это Эльдар Абасов, брат Гюльназ, сын Алмардана-киши, ваш, Шахназ-ханум, любимый. Наконец, мой...

Она не закончила, но никто не обратил на это ни малейшего внимания, потому что после этих слов ни стул главврача не скрипнул, ни плечи Раджабли не дрогнули, ни по лицу Шахназ не потекли слезы. Все ушли в себя. Мгновения ли, минуты ли прошли, но первым тишину нарушил тихий, горестный плач доктора Салимы. Прошло еще какое-то время, и к нему присоединился голос Шахназ:

- Прошу прощения, Гюльбениз-ханум... Я не один раз это предполагала, не раз намекала ему. Но он всегда отрицал... Но скажите мне, если это Эльдар, то почему он прячется? Я понимаю, он мог бы прятаться от меня, но чего ему скрываться от односельчан, от близких, наконец, от себя самого?

Гюльбениз вдруг повернулась в сторону Раджабли:

- Я при своем муже во всеуслышание заявляю, что первым, кто распахнул передо мною ворота любви, был Эльдар. Вот тогда я и подпала под очарование его глаз. И до сих пор не могу освободиться от этих чар.

Раджабли наконец пришел в себя.

- Извините меня. Но меня тоже словно магнитом притягивали глаза Айхана Мамедова. Но он действительно герой моего произведения, герой, имени которого я не знаю... Но почему он зовется Айханом Мамедовым?

- Этого я не знаю, - сказала Гюльбениз, - но ты можешь не сомневаться, что этот человек, которого вы зовете Айханом, есть не кто иной, как Эльдар Абасов. И на это у меня есть более веское доказательство. Помнишь, Ризван, ты часто читал мне стихотворение:

Я - сандаловое дерево, развесистое, ветвистое,

Я - скала с родниками на моей груди...

Шахназ в волнении подхватила:

Если уйду из этого мира, не высказавшись,

Не уподобляй меня сладкой мечте,

Любовь довела меня до совершенства...

- Да, именно это стихотворение и я слышал там, в фашистском концлагере, на мотив мугама "Шахназ"... Его повторял в бреду тот, кого пытали так изуверски...

Я - сандаловое дерево, ветвистое, развесистое...

Это стихотворение не имело конца, оно никогда не кончалось, и оно открыло бесконечность перед сидящими здесь людьми. В ней каждый имел свою тропинку. Раджабли не мог простить себе, что, появившись в Чеменли, не узнал этих бездонных, притягательных глаз, хотя обязан был узнать их среди тысяч других. Но как получилось, что он не смог этого сделать? Значит, прав был Айхан, когда говорил, что в каждом произведении он рисует только себя. Теперь он по-иному обязан взглянуть на мир. Но все-таки Раджабли был счастлив - он нашел эти глаза, нашел то, что искал долгие годы.