Константин Вагинов - Труды и дни Свистонова

– Попробуем иначе подойти к вам, – сказал он. – Вы – тихий, незатейливый человек, любящий мелочи жизни. Вас не влекут мировые вопросы, потому что вы знаете, что с ними вам не справиться. В вас не творческое, а бабье любопытство. Вы слушали философию из любопытства и ботанику изучали из любопытства…

– Да знаете ли, я и в университет поступил, чтобы его охаять. Без всякой веры философию изучил и докторский диплом получил, чтобы над ней посмеяться.

– В вас есть нечто не от мира сего, – пошутил Свистонов.

– Жизнь моя пропадает, художественно построенная жизнь! – горестно воскликнул Психачев. – Сам я не могу написать о себе. Если б мог, к вам бы не обратился.

– Все это романтика, – сказал Свистонов, пряча карандаш. – Поинтереснее расскажите.

– Какого же тут черта романтика, – стал брызгаться слюной Психачев, приблизив свое лицо к лицу Свистонова. – Человек всю свою жизнь прожил с желанием все охаять и не может, ненавидит всех людей и опозорить их не может! Видит, что все его презирают, а их на чистую воду вывести не может. Если бы я имел ваш талант, да я бы их всех под ноготь, под ноготь! Поймите, это трагедия!

– Это происшествие, уважаемый Владимир Евгеньевич, а не трагедия.

Раздалось:

Психачев молчал, молчал и Свистонов. Темнело.

В окнах дома, ярко освещенного, видны были силуэты, державшие друг друга в объятиях, медленно идущие.

– Неужели я, по вашему мнению, не интереснее этих людей? – прервал молчание собеседник Свистонова.

– Это все пустяки. Все люди для меня интересны по-своему.

– Я не об этом вас спрашиваю, не для вас, а вообще.

На крыльце, а затем в саду показалась Зоя Федоровна. Свистонов, заметив приближающуюся белую фигуру, быстро проговорил:

– Дайте ваш адрес, – и в темноте записал.

– Что же вы здесь стоите? – появилась Зоя Федоровна перед умолкшими. – Вы ведь танцуете? – обратилась она к Психачеву.

Психачев поклонился.

– Танцую, танцую, Зоя Федоровна.

Входя в дом, они столкнулись в дверях с Наденькой и ритмически двигавшимся за ней под музыку Куку.

– Куда вы?

– Натанцевались. Идем в сад освежиться, – задыхаясь, ответила Наденька.

– Ладно, только смотрите, скорей возвращайтесь. Наденька и Куку сели на скамейку.

– Луна, – сказал Куку, – это романтика.

Но в наш трезвый век нам не нужна романтика… И однако, Наденька, уж такова подлость человеческой натуры, луна на меня действует. Вспоминаешь, вспоминаешь, вспоминаешь. Он отодвинул ветку и продолжал:

– Разные легенды, предания старины глубокой. Мне хочется сейчас говорить под музыку, Наденька, о гибельных двойниках, о злых рыцарях, о прекрасной горожанке! Хотел бы я жить в те времена отдаленные. Вижу я себя в готическом замке, в ночной классический час…

Поясняющим шепотом:

– Полночь. И своего двойника. Он высок, пепельно бледен и манит меня за собой. Сам опускается мост, цепями гремя. Выходим мы в черное поле, и там мой двойник бросает мне перчатку, и мы деремся, и мучаюсь я, – ведь в замке высоком моем осталась жена молодая моя на одиноком покинутом ложе. Это вы, Наденька!

– Это чудесный фильм, – ответила Наденька. – Как жалко, что музыка смолкла!

– Ах, Наденька, Наденька, – произнес Куку, – будьте воском в моих руках. Какого я из вас создам человека!.. Мы будем жить тихо-тихо; хотя нет, мы будем путешествовать. Мы посетим достопримечательные страны, увидим памятники, пожалуй, и я прославлюсь, вот только ленив я ужасно…

– Я не брошу кинематографа, – покачала головой Наденька.

– Неужели и для меня не бросите? – стараясь говорить шутливо, спросил Куку.

– Смотрите, там Паша.

Действительно, Паша стоял на освещенном крыльце и искал глазами Наденьку в темноте сада. Куку и Наденька замерли.

– Какой неприятный человек, – тихо сказал Куку. Но Паша, постояв, нерешительно вернулся обратно. Публика, покачиваясь, шумно расходилась. Свистонов прошел за калитку с Ивановым:

– Мне говорили про вас, что вы – пренеприятный человек.

– Досужая сплетня, – ответил Свистонов, беря под руку Иванова.

– Писателем быть, – сказал Свистонов, – не особенно приятно. Надо не показать много, но и не показать мало.

– Прежде всего, не следует причинять горя людям, – заметил Иванов.

– Конечно, – ответил Свистонов. – Какая сегодня тихая ночь! Какой прелестный человек Иван Иванович Куку! Прелестнейшие устремления! Необыкновенная тяга к великим людям! Вы давно с ним знакомы? – спросил он у Иванова.