Константин Вагинов - Труды и дни Свистонова

– Мечтаете? – спросила Наденька, подходя по тропинке сзади. – Это хорошо – мечтать. Я сяду, а вы положите свою голову мне на колени и продолжайте мечтать. Я буду думать, что я героиня фильма, хорошо пожившая женщина, а вы несчастный молодой влюбленный. Я буду гладить вас по голове.

Паша покорно лег на траву и положил голову на край платья Наденьки.

– Я люблю, – сказал он тихо. – Я по-настоящему люблю вас.

– Великолепно, – прервала Наденька. – Побольше страдания. Так, так. О, мой дорогой! – опустила она лицо и приложила руку к сердцу. – Я верю, что вы страдаете! Как грустно, что мы встретились так поздно, когда я люблю уже другого! Пусть ничтожного, пусть развращенного, но с сердцем, – глубоко вздохнула она, – ничего не поделаешь. Вы чистый, вы тонкий, вы только…

– Наденька! – простонал Паша.

– Поцелуйте руки и плачьте, встаньте и отойдите к обрыву. Я подойду, – стараясь не разжимать губ, сказала Наденька.

Паша покорно встает, целует руку, медленно подходит к обрыву.

Наденька сидит, смотрит, затем бежит и кричит, стараясь бежать красиво:

– Арнольд, Арнольд!

– Вы душечка, Паша, – говорит она, – дайте я вас поцелую.

Сосны шумели ветвями, на кустах шиповника алели ягоды. Бывший анархист Иванов поднимался. Он был среднего роста, лицом бледен, долгогрив. Он шел, опираясь на палочку. Опустился на скамейку у палисадника.

На даче, недалеко от озера, вышла на веранду Зоя Знобишина, зевнула, заложила руки за шею и, подняв лицо, направила локти вперед и опять зевнула. Села в кресло-качалку и принялась рассматривать свои руки. Затем повернула голову направо к саду, снова зевнула. С интересом стала смотреть на кошку, ползком подбиравшуюся к голубю. Прошлась по веранде, сошла в сад, подумала, что солнце печет, что пора одеваться.

В соседней даче на холме многозначительно беседовали мамаши о своих играющих детях. Конечно, их дети будут инженерами, у них уже сейчас необыкновенные способности. Один уже и сейчас гудит как паровоз. Другой мечтает о подводной лодке.

Зоя Знобишина опять вышла на веранду. Она натянула шаль и опять ее опустила. Пожевала губами. Теперь все так неинтересно! Она шла, пожевывая губами, делая зигзаги по тропинке. Иванов встал, поклонился.

– Скучаете? – спросила Зоя и села рядом. – Тяжело вам живется, – сообщила Зоя.

– Н-да, не жизнь, а жестяночка, – соединив колени и приподнимая их, посмотрела Зоя на Иванова. – Люблю я таких людей, как Свистонов. Веселый он человек.

– Опустошенный.

– Завидуете, – решила Зоя.

– Дался вам Свистонов.

– Вы подождите! Вот подождите, познакомлю я вас с ним, он вас и опишет. Поглядит, поглядит и опишет. Вы для него подходящий материал. Он любит мертвеньких.

– Я не мертвенький, Зоя Федоровна.

– Врете, мертвенький. Скучно, – пожевала она губами.

Наступил день рождения Зои Федоровны…

Она не скрывала своих лет. Розовая, румяная, с подкрашенными недавно волосами, она ждала гостей.

Должны были приехать Павлуша Уронов, драматический актер, Аллочка Базыкина – птичка, так ее звали в глаза и за глаза, Ваня Галченко – культурный молодой человек, Сеня Ипатов – несбывшийся певец, – все это были очень интересные люди. По крайней мере, такого мнения были они друг о друге.

С утра мороженщику Пете велено было подъехать с тележкой к пяти часам вечера, чтобы сразу же после обеда было мороженое. С утра Зоя Федоровна и прислуга чистили малину. Иванов им помогал. С утра приходили поставщики: кто приносил творог и сметану, кто – грибы, кто – рыбу.

Первый приехал Ваня Галченко – культурный молодой человек. Он принес купленную на барахолке фантазию XIX века. Фантазия изображала сосуд, по-видимому, помпеянский.

– Ах, я не могу, не могу, – замахала руками Зоя Федоровна. – Видите, я малину чищу.

– Ничего, – ответил Ваня и, взяв, поцеловал обнаженный локоть. – Поздравляю. – И поставил на комод пакет.

– Вы посидите пока в саду, я скоро кончу.

Ваня сошел в сад и присел на скамейку. Лицо у него было незаметное, с небольшим лбом. У Вани был вид слегка помятого и невыспавшегося человека. У него были очень коротенькие ресницы. Он был одет в выцветший синий костюм, и галстук торчал у него горбом из-под жилета. Ваня умел немного играть на рояле, слегка пел, мог потанцевать, любил, после чтения Курбатова, Петербург и его окрестности. От нечего делать посещал с 1918 по 1924 год музеи. Теперь где-то служит.

Ваня, посидев и поскучав, вышел за калитку, спустился на дорогу и, повернувшись лицом по направлению к готическому вокзалу, стал ждать гостей.