Исмаил Гараев - Сходка

Явер тогда не придал значения всем этим разговорам. Как-то пошел он на "прогнивший" мост рыбу удить, до прихода парома оставалось еще около двух часов. Удочка была чужая, парня, что работал с ним в одной смене. Парень этот на каждом своем дежурстве ловил здесь по ведру бычков, чистил тут же, разделывал и вез домой уже готовенькими. И обязательно каждый раз привозил Яверу его пай, угощал уже жареными бычками. Яверу казалось, что он никогда больше в жизни не ел никакой другой более вкусной рыбы, чем эти жареные на подсолнечном масле бычки. И сейчас, взяв удочку того парня, он решил сам попробовать что-то поймать. Hикогда в жизни он рыбы не ловил, но много раз наблюдал, как тот парень насаживал на крючок червя или кусочек хлеба, забрасывал, как можно дальше, леска натягивалась, вскоре начинала дергаться, он тянул ее на себя, и рыбка, сгибаясь полумесяцем то на одну, то на другую сторону, появлялась из воды.

Hо у Явера с самого утра леска не шелохнулась, поплавок словно прирос к воде. Он все глаза проглядел, уставившись на воду. В какой-то момент он повернул голову в сторону волнореза, как будто кто-то приказал ему это. Сразу за волнорезом, где собирался разный хлам, тянулся ветхий, кое-где подлатанный, а то и вовсе разрушенный забор, за которым виднелись развалины домов. Из-за прокладки железной дороги жильцов выселили всюду мусор, запустение. За железной дорогой тянулся высокий забор медного завода, так что место было безлюдным.

Hо у одного из разрушенных домов Явер вдруг увидел стройную черноволосую девушку лет пятнадцати-шестнадцати. Она достала из потрепанной сумки черную юбку, надела ее, потом закуталась в черный платок, сложила сумку и пошла через железную дорогу, почти тут же вернулась: забыла сменить туфли на высоком каблуке на стоптанные тапочки. Девушка спешила, словно боялась, что ее могут увидеть.

Явер был поражен и растерян, ведь это была та самая "старушка", которую все жалели, верили, ежедневно подавали щедрую милостыню, а она им в ответ душераздирающим голосом: "Да поможет вам Бог! Поручаю вас святому Али и двенадцати имамам..."

Чтобы окончательно избавиться от сомнений, Явер решил опередить "старушку". Свернув удочку, он вышел на шоссе, чтобы увидеть, как она появится на своем месте, еще больше закутанная в чадру и сядет на углу, расстелив перед собой платочек, один конец которого прижмет камнем. С наступлением темноты, когда улеглась суета морского вокзала, Явер ее выследил. Сначала она направилась на железнодорожный вокзал, где постоянно снует народ, зашел в женский туалет, вскоре появившись оттуда уже в своем обличии. Затем села в трамвай и вышла где-то на окраине города у приземистых домов, где вошла в какой-то двор, открыв бурую от многочисленных перекрашиваний калитку. Двор был таким пологим, что глядя улицы, не было видно ничего, кроме виноградника, словно взобравшегося на крышу. Уже по этой крыше было видно, что здесь живет кто-то один, здесь нет ни другого дома, ни другой семьи.

В тот же день Явер определил для себя, что совсем другая женщина носит еду в дом инвалидов, ходит в мечеть, помогает бедным, является тронутой умом дочерью миллионера. Эта же или дочь профессионального попрошайки, или просто аферистка, столько лет зарабатывающая таким путем. И ясно, что собрала она гораздо больше того, что могли потратить или отложить на черный день обитатели этой хибары. У того, кто тратит деньги, не бывает дома в таком виде.

Мысль, мелькнувшая у Явера в тот день, когда он вышел от "щедрого" брата Ширали и увидел эту "старушку", ловко прятавшую деньги под чадрой, забурлила в нем с новой силой.

Явер не был вором-новичком, чтобы брать квартиру ночью, когда все лягут спать. Он пошел туда в самый разгар дня, любой мог его видеть и слышать, по улице сновали машины и пешеходы. Явер подошел к этой ободранной калитке, как человек, вхожий в дом, в семью, отомкнул кнопочным ножом задвижку и вошел во двор. Здесь он сразу кинулся к двери. Заслышав шаги, "старушка" вышла из комнаты ему навстречу. В одной руке она держала ложку, в другой салфетку, словно кормила ребенка.

Только пикни, воткну прямо в сердце, - сказал Явер, приставив к груди ее нож. Схватив за руку, потащил в другую комнату. Мужчина, женщина и мальчик лежали здесь в своих кроватях, и перед каждым стояла исходившая паром рисовая молочная каша. Они Явера не интересовали, тем боли, что по их обессиленным, отдававшим желтизной лицам он понял, что эти ему не помеха.