Леонид Гаврилкин - Остаюсь с тобой

- Я слушаю, - взял телефонную трубку.

- Валерий Михайлович, с вами будет говорить секретарь райкома, - вяло, сонным голосом сказала диспетчер. В трубке щелкнуло.

- Валерий Михайлович, - послышался тотчас же голос Михейки.

- Я слушаю вас, Евгений Васильевич.

- Где вы сейчас? Далеко от Зуева?

- Минут десять на машине.

- Отлично. У меня сидит председатель колхоза "Восток" и плачет. Вы никогда не видели, как плачут председатели колхозов? Приезжайте, увидите. Ждем.

- Что такое? - с тревогой спросила Алла Петровна, стоявшая рядом.

Скачков задумался. Наверное, случилось что-то в том колхозе, и случилось что-то серьезное, если председатель плачет. И связано то происшествие с нефтяниками, иначе секретарь райкома не стал бы разыскивать его, Скачкова, и приглашать к себе.

Скачков решил не портить настроения людям, никому ничего не говорить. Скажет после, когда все прояснится.

- Ну что там? - подбежал раскрасневшийся Котянок, который, как заметил Скачков, всегда старался быть в курсе всего, что делается в управлении.

- Ничего особенного, - пожал плечами Скачков. - Приглашают в райком партии... Вот что, Вячеслав Никитич. Смотрите, чтобы здесь все было в ажуре. Я быстро.

У райкома его ждали. Скачков обратил внимание на машины - секретаря райкома и председателя колхоза. Секретарь райкома Михейко стоял на высоком крыльце рядом с каким-то русоволосым моложавым человеком, который был в запыленном плаще нараспашку, но без шапки. Это, как оказалось, и был председатель колхоза "Восход" Луковский.

- Поедемте, Валерий Михайлович, посмотрите, как твои орлы засолили колхоз, - с ходу, не здороваясь и не подавая руки, сказал Михейко и направился к своей машине.

Остановились у широкого прямого мелиоративного канала, разрезавшего землю пополам до самого горизонта. На другой стороне, за каналом, лежало ровненькое, точно прикатанное, поле. Оно ярко зеленело, как зеленеют по осени озимые всходы, но во многих местах как-то поредело и пожелтело. Можно было подумать, что там выжигали траву. Вдали виднелись поливальные машины на колесах. Раньше всякий раз, когда Скачков проезжал по дороге вдоль этого канала, он видел над машинами веселую радугу.

- Три укоса взял в этом году, - говорил и правда сквозь слезы Луковский. - Это поле мы показывали всем делегациям как достижение нашей мелиорации. Зарубежных гостей сюда привозил. Те немели от восхищения. Как много! Как много! - только и слышишь. Благодаря этому полю мы удвоили дойное стадо. Весь Зуев молоком поим. А теперь что? Желтенькая травка. Я сначала подумал, что это на осень. На агронома накинулся, что, мол, с туками переборщил... Бригадир заметил, что рыба в канале пузом вверх. Помочил палец, лизнул, а вода-то, оказалось, соленая!

- Валерий Михайлович, когда у вас была авария? - сухо спросил секретарь райкома.

- Не знаю. При мне не было. Во всяком случае, никаких сведений на этот счет я не имею... - Вдруг вспомнил, как утром жаловался Котянок, что вода как в прорву, а пластовое давление падает. Значит, разрыв где-то в водоводах или даже в самой водонагнетальной скважине. Вот и пробилась вода на колхозное поле. - Я сейчас же позвоню и выясню причину.

Скачков хотел сразу ехать в контору, поднять на ноги аварийную службу. Но подумал, что на Днепре осталась Алла Петровна, к которой, чем черт не шутит, сдуру может пристать Удальцов, и - уже в дороге - изменил решение. Передав по рации на водонасосную станцию, чтоб отключили все насосы и не включали их до особого распоряжения, он приказал водителю возвращаться на Днепр. И еще издали, когда машина только свернула с шоссе на полевую дорогу, он увидел за дубами отблески костра и услышал песню. В тихом, точно застывшем вечернем воздухе трепетно звучал чистый женский голос. Его поддерживали нестройные мужские басы.

Днепр волной игривою моет берега,

Здесь любовь рождается, крепко - навсегда...

14

В конце дня Алесичу сказали, что можно идти домой, но он попросился остаться до утра.

- Понравилось? - строго спросил дежурный милиционер.

- Не досмотрел один сон.

- Иди досматривай, утром расскажешь.

Осенний день только начинался. На траве под заборами серебрился иней. Было тихо. Когда проезжала машина, в прозрачном воздухе еще долго держался дух бензинового перегара.

Алесич подумал о Кате. Ради нее, Кати, он и остался на ночь, - решил утром покараулить ее у автобусной остановки... Быстрыми шагами пошел, чуть не побежал на центральную улицу. Она была еще совсем безлюдной. Спешили к автобусу и выходили из автобуса два-три человека. Алесич остановился поодаль и стал внимательно следить за каждым входящим и выходящим.