Андрей Амальрик - Нежеланное путешествие в Сибирь

После некоторых колебаний я решил ехать к дипломату сам. Я поехал на следующий день рано утром, так как медлить было нельзя, кроме того, нужно было застать дипломата, пока он не уехал в посольство. Я доехал на автобусе почти до самого дома и внимательно смотрел, не стоит ли где-нибудь поблизости машина с советским номером, но ничего подозрительного не заметил и без происшествий вошел в подъезд вместе с двумя неграми. Еще не было восьми часов, но я недооценил трудолюбие американских чиновников: дипломат уже уехал в посольство, и мне предстояло объясняться с его напуганной женой, которая смотрела на меня как на выходца с того света и вдобавок не понимала ни одного слова по-русски. Кое-как нам удалось объясниться — я нарисовал на бумажке едущую из посольства машину, она позвонила мужу, и через несколько минут дипломат приехал, благо посольство находилось недалеко.

Теперь мы могли поговорить в более спокойной обстановке. На прощание я спросил дипломата, чем он был так напуган вчера, что даже боялся открыть дверь? Однако он ответил, что просто не слышал звонков из-за шума в комнате. Мы договорились, что через некоторое время я заеду вновь. Я был у него еще несколько раз, однако проститься с ним перед его отъездом мне уже не удалось. За время нашего двухлетнего знакомства мы не всегда относились друг к другу дружелюбно; не знаю, увижу ли я его еще когда-нибудь, поэтому хочу сказать здесь, что от многих иностранцев в Москве, покупающих у русских художников, его выгодно отличала настоящая любовь к живописи и понимание ее. Его симпатичная рыжая жена сама могла бы стать хорошей художницей, если бы, как многие женщины, не предпочла искусству заботу о семье.

Затем я заехал к Диме Плавинскому, но не застал его дома. Его жена рассказала мне, что Дима был так испуган, что вчера прошатался весь день по улицам и пришел домой только в середине ночи, опасаясь засады, а рано утром ушел опять. В шесть часов вечера у него было назначено свидание с женой на Смоленской площади, и я просил передать ему, что я у своих друзей и прошу его приехать. Мы увиделись с ним вечером, а на следующее утро он уехал в Среднюю Азию.

В тот же день я смог выяснить некоторые обстоятельства, предшествовавшие нашей неудачной встрече с Коренгольдом. Как я уже писал, в тот же день, когда мы говорили по телефону с его женой, 22 февраля, Коренгольд получил телеграмму своей редакции об интервью. 23 февраля утром у меня был дипломат, и я, в свою очередь, просил его посоветовать мне какого-нибудь журналиста. В это же время Коренгольд просил своего знакомого, молодого художника Эдика Штейнберга, разыскать Зверева. При этом он сказал, что, если это нужно, он получит разрешение на интервью в министерстве культуры. Не знаю, затребовал ли он такое разрешение. В тот же день вечером Коренгольд где-то увиделся с дипломатом, тот сообщил ему обо мне, и Коренгольд ухватился за эту возможность. Утром следующего дня, 24 февраля, дипломат позвонил мне, и мы договорились встретиться 26 февраля, так как я рассчитывал, что Зверев позвонит мне 25-го. После этого, 24 или 25 февраля, Коренгольд заехал к Штейнбергу, чтобы узнать, разыскал ли тот Зверева. В это время к Штейнбергу набилось много различных людей, почему-то вовлеченных в поиски Зверева: богемные художники, молодые люди, выдающие себя за писателей, престарелый поэт и даже почему-то водитель троллейбуса. Водитель этот никакой роли в дальнейшем не сыграл, и я упоминаю его просто в виде курьеза. Вся эта разношерстная компания сообщила Коренгольду, что Зверева они пока не нашли. Тогда Коренгольд при всех сказал присутствующему там моему знакомому, который в свое время приглашал меня со Зверевым к нему в гости, что 26-го утром он увидится со Зверевым у его хорошего друга, об этой встрече договорился «высокий человек в очках, у которого жена художница». Он имел в виду дипломата. Однако такая маскировка была довольно наивной. Находившийся в этой компании осведомитель немедленно сообщил об этой фразе Коренгольда, об интервью в КГБ уже знали и решили не допустить его. Не представляло большого труда установить, кто этот «высокий человек в очках, у которого жена художница»; было известно также, что я знаком с ним и что я хороший друг Зверева. Впрочем, сотрудники КГБ и без того полагали, что интервью состоится при моем посредничестве, поскольку этот осведомитель всячески пытался последние дни попасть ко мне, пока Коренгольд невольно не выдал время и место встречи со Зверевым. После этого была проинструктирована моя соседка, чтобы 26 февраля она была дома и немедленно позвонила, как только ко мне приедут «иностранцы». Кроме того, видимо, было установлено наблюдение у моего дома. Что было дальше, я уже писал.