Показываю!" И ведро с водой на часового повесил. Пусть, мол, глядит любая проверка - я могу очень строго доказать нужное насчёт того-сего... Только чтоб в проверяющих были опытные коммунистки! Глядит Куприяныч, как часовой держит полнёхонько ведро: а коли, мол, в самом деле докажет? Какие ещё попадутся проверяющие коммунистки... Боялся он проверок. Ушёл - и опять накидывает налог. В окошки заглядывает: а наши едят себе и едят. Ох, едят! Голые, а отрыжка слышна, а ложки-то стучат. Ну, как их словить на чём? Стал под окном слушать. Баба говорит: "Поели, а теперь давай, муженёк, сладкого..." А мужик: "Не-е! так будем спать. Не то коммунизм подумает: своё, мол, сладкое у них хорошо и не подаст нам". Пробирается Куприяныч под другое окошко. Слышит, баба: "Поели-то ах! а теперь посластиться бы!" А мужик: "И то верно. Уж как сыты коммунизмом, вкусным да сладким, - поучим-ка его сладок кисель варить, дадим сиропу..." И пустили обчий вздох да частый "ох", ненасытный перепёх; слышно, как помахиваются. А Куприяныч, чёрный пиджак, бородка клинцом - глядит гордецом. Словил! Бегом к себе и берёт на карандаш: похваляются, мол, что сам коммунизм учат - ловить хреном случай. Вишь, посягательство и на коммунизм, и на женщину, и на её навздрючь-копытце. Вызову отряд ГПУ - научат их, как учить коммунизм... Писать ловок, Куприяныч-то. Читает, любуется сквозь стёклышки-пенсне. И, видать, не зря они на нём. "Учат коммунизм..." - сквозь пенсне-то читает, и приходит ему мысль: а ну как проверка поймёт вовсе не так, а эдак? Не то что, мол, наглецы хотят научить коммунизм похабному киселю, а просто-де берут его на мысль - учатся? Скажут: а какой-такой ты голубь - недоволен, что люди коммунизм учат? Хочешь, чтобы другое учили? Ай да сизарик! А дальше-то знамо, чего с голубями делают... Куприяныч лоб трёт, бородёнку теребит. Это что ж - на себя самого чуть не вызвал ГПУ? Ишь, запутала деревня: голый разврат, карандаш невпопад! Надо приписать: посягают на коммунизм, как на беззащитное сердце, меж бабьих ляжек, мол, дверца, запри задвижкой, повтори с излишкой: будет кисель густенёк - и хозяйка сыта, и гостенёк, хрен заботливо ращён на кисель переслащён... Только разохотился писать-строчить - э-ээ, думает, а как проверка-то скажет: у этого голубя есть мнения, что коммунизм, беззащитное сердце, позарится на похабное счастье. Это что за голубь такой - у него коммунизм наравне с бесстыдницами? Тут и другая мысль: а ну как и в самом деле испохабят коммунизм? Коли голодуху одолевают бесстыдники на гольной бесхлебице, у них и коммунизм станет над коммунистами изгаляться при гольной их честности. Вот тогда и будет мне проверка! Скажут: где был, голубь, твой стыд, когда матёрый хрен щекотал-куердил бабий межеулок, чухал заманчивый зев, то влупив, то отперев, на глазах зореньки коммунизма: сладость, миленька, вызнай! Хоть я, зоренька, хрен беспартейный, но приучен к работе артельной, не сругнёшься, зорюшка-заря, что ты мне отдалася зазря. Помогал, скажут, голубь, оголять невинность-зореньку, запущать хренище в горенку - ай, мамочки-светы! - да без партбилета? Повернём балабончики книзу: это первый шажок к коммунизму, уваляем родимые вбок: меж пупков ком-ком-ком-коммунок! А теперь балабонами взыди на набрякшую голь коммуниди: ты гляди, как умеет давать коммунку ком-ком-ком-коммунядь! Дадут мне, думает Куприяныч, мочи стаканами попить, допрежь как в подвал свести. Эх, попробуем избежать! И как почерком ни любовался своим, а пожёг бумаги-то. Собирает народ: так и так, есть у нас товарищи, которые после рассольника не спят, а дают посластиться часовым стоячим в сиропке горячем, чтоб был погуще, наяривай пуще, на мёд-белец охоч стебунец!.. Что ж, сдать мне этих людей в ГПУ за их счастье? Нет, товарищи, ГПУ и так полнёхонько счастьем, как навздрючь-копытце патокой, лишнего не надо ему. Мы счастье-то у нас приспособим. Ведь это ж, товарищи, сам коммунизм! Бородку клинышком вперёд, Куприяныч-то: "Эти товарищи, какие с крепкими часовыми, и их верные подруги проникают в коммунизм, можно сказать, не будь я коммунядь! Кругом ещё враг, всякая темнота и похабство, а они в него проникают. И как их назвать, таких-то, какие действуют среди врагов, коммунядь их возьми, в ихнем тылу? Партизаны - знамо дело, коммунок на голо тело!" "Партизаны и есть! - Фалалей кричит. - Ура!" Все подхватили: "Ура!" В ладоши бить. Куприяныч партизан поздравляет, часики подарил - самому-де стойкому часовому. А после баб-партизанок отселил: от барской усадьбы флигель остался - вот он их туда.
Читать дальше