Иван Рукавишников - Проклятый род. Часть II. Макаровичи.

И одежда не крестьянская. Подумал:

- Должно быть, из Богоявленского с кожевенных заводов.

У калитки из толпы, дворней теснимой, вырвался чернобородый, крича голосом истошным. Люди от него в стороны кинулись. Руку поднял.

- Да это нож у него... Или коса, что ли...

Старшего конторщика догнал прыжком тяжелым. Повалились. Скоро поднялся чернобородый. В развалку шага три, и встал, голову опустив, ни на кого, не глядя. А конторщик лежит. Обступили. Склонились. Кто-то шапку снял. Крики ли сдавленные, слова ли несвязные. Толпа прочь из сада кинулась бегом. Чернобородый шагами медленными, тяжелыми пошел за толпой, головы не поднимая. Четверо на него из дворни навалились. Кушаки снимали, вязали. Увели. Четверо же конторщика понесли. За ноги взяли и за руки. Капала на дорожку кровь.

Быстро все произошло. Развернул будто кто-то картинку пеструю московского лубка и опять в трубку свернул. Не страшно было Антону смотреть. Глаза сновидящие не понимали правды жизни. Взоры отвел. Карандашом на листке бумаги, где уже ползли вкось строки забытые, приписал:

Выпал карандаш. Покатился. Сном мгновенным заснул Антон, сном, зарумянившим щеки его.

Далеко на селе у крыльца волостного правления крики и топот.

Давно на Васильевском живет. Тогда еще переехал, ранней зимой. Теперь весна петербургская в окна задымленные с Невы стройно-гранитной глядит.

По два окна две комнаты просторных у Виктора. Денег опять у Виктора много.

- Я, Степа, под счастливой звездой родился. Счастливых людей любить надо, ласкать. Около счастливого сам счастливым будешь. Счастье, оно прилипчиво. А ты тогда убежать от меня хотел и слова всякие...

- Да чем же уж ты больно счастлив? Что до сегодня в тюрьму не угодил? Так вот и я тоже бегаю.

- Нет, не то. Я про Семена. Тогда у меня несколько сотен всего оставалось. Я уж раза два говорил себе: а не приняться ли о сребренниках думать? Да все откладывал. Черт их знает, как о них думают. А тут от нотариуса письмо: милостивый государь, так и так, двадцать тысяч по завещанию. И теперь, видишь, в каком дворце живу. И все у меня есть. Даже маринованная корюшка. Хочешь маринованной корюшки? Ешь на здоровье. Клянусь любовью, не жалко. А ты, бомбист ты страшный, счастливой моей звезды не признаешь.

- Какое счастье? Просто, богатая родня.

- А ты то пойми: ведь это по старому завещанию. Пятнадцать лет завещание лежало. А перед смертью за полчаса он людей к себе потребовал, новое завещание писать. Диктовать уж принялся. Находясь в здравом уме и прочее. Только к стенке отвернулся; я, говорит, вздремну минутку. И не проснулся.

- Так он, может, в новом-то завещании мильон бы тебе оставил.

- Я и говорю: счастливая звезда. Ну куда мне мильон! Одни хлопоты. Люди бы разные глупые полезли, заставили бы фабрику какую-нибудь строить или пароход. Акции там, облигации. Когда бы я стал писать? Оно, правда, и сейчас я не обеими руками пишу, но, ведь, кончу же когда-нибудь эту картину. Да и тебе было бы плохо: иначе, как во фраке, тебя лакеи бы ко мне не допустили. А у тебя фрака-то и нет. Ты бы мне письмо за письмом, допустите, ваше превосходительство Виктор Макарыч, пред свои светлые очи без фрака. А секретарь мой за маловажностью те письма в корзинку. А я бы сидел и плакался: и чего это Степка-подлец не идет. Лишний раз бы поссорились. А мне уж это надоело.

- Ну, тебя! А корюшку давай. И к чему маринованная? Жареная вкуснее.

- Капиталисты привыкли разнообразить свой стол. Жареную я вчера ел. И товарищ Зоя ела. И коньяк пили. А вино какое было! Белого вина нашел две бутылки в кабачке. Древнее вино.

- Оставь Зою Львовну, Виктор.

- Как оставь? Не пускать ее к себе?

- Не ломайся. Все понимаешь. Что она тебе?

- Что? Соседка.

- Не то...

- Ну, Зоя милый человек, умный, умнее тебя.

- Верю. Но однажды я тебя поколочу. Ты что затеял? Одну сестру тебе погубить не удалось, ты за другую принялся. Ведь ты не любишь ее.

Сказал Степа спокойно. Но перед началом полной грудью вдохнул.

- Люблю? Не люблю? О том я с мужчинами говорить не привык.

- Зоя Львовна слабее сестры... Не знаю что у вас и оттого ли... Но Николай говорил...

- Николай? Что Николай и почему именно он?