Олесь Гончар - Днепровский ветер

- О-о, гляньте, вот и наш!- засмеялся кто-то из пассажиров, узнав демобилизованного флотского, который как раз ступил на трап, пронеся свою ношу мимо Любы.

Нес он свой груз прямо-таки виртуозно: огромный чувал, топорщившийся от выпиравшей из него картошки, свободно лежит у парня на плечах, руками морячок совсем его не поддерживает. Обе руки гуляют, еще и сигарета для шика зажата в веселых зубах!..

Когда уже отчаливали, морячок возвратился на пароход с трофеем: с пятнистым арбузом невероятных размеров.

Покрупнее, пожалуй, тыквы из плавней. Поднес его Любе:

- Прошу принять!

- Весь?- улыбнулась она примирительно.- Весь не возьму.

- Бери! - подохотил боцман.- В нем же полпуда солнца херсонского!

- Весь не возьму! - повторила Люба.- Разве половину.

Хлопец тут же с размаху трахнул арбузом-гигантом о перила, и, когда арбуз раскрылся, полный солнца степного, хлопец подал большее полушарие ей.

- С "душой" вот бери!

"Душой" oil, Konewro же, называл самую сердцевину арбуза, ту. сладчайшую, без косточек...

Ночью в подводной части парохода приключилась какая-то неурядица, лопасть сломалась или еще что. пришлось долго стоять на воде, ремонтироваться в темноте.

Любу пассажиры видели теперь то тут, то там строго озабоченной, даже встревоженной, однако когда морячок, заглянув в машинное отделение, попытался было дать какой-то непрошеный совет, Любовь Семеновна так отрезала ему, что он уже больше советовать не решился.

В Днепродзержинске опять сбросили часть картошки, трюмы опустели, пароход полегчал и пошел словно бы даже быстрее и веселее вниз, навстречу раздольным степным ветрам.

Остались позади могучие дымы Запорожья.

Постепенно менялся и состав пассажиров. В порту Ленина сошли на берег олимпийцы, которые, как оказалось, были еще только будущие олимпийцы (так они в шутку сказали о себе), а на сегодняшний день пока что - рядовые спортсмены, хотя и возвращаются с каких-то ответственных соревнований, где им выпало защищать честь запорожских заводов. Еще раньше сошли пенсионер с бекасиной дробью в затылке и отягощенный думами профессор с женой. Теперь, кроме бойкого морячка, которому путь лежал до конечной пристани, а потом и еще дальше, из прежних пассажиров на пароходе оставались лишь женщины, сопровождавшие картошку, да лысый пижамник - "проектировщик морей", он держался со степнячками отстраненно, так как после той стычки за обедом до сих пор пребывал с ними в молчаливом конфликте.

Пароход начинало заметно раскачивать: шли Каховским морем, среди открытых просторов неспокойной голой воды. Мглой-туманом затянуло берега, почти исчезли они в затуманенной дали. Ветер, который еле-еле повевал, когда пароход отдалялся от багряных киевских гор, ветер, который совсем утихал, когда судно оседало в камерах шлюзов (а таких камер на Днепре становится все больше и больше), здесь, среди необозримых вод, он, ветер просторов, разгуливался, летел куда-то в бескрайность с ураганной силой, хлещет, свистит, срывает с бурунов белые ошметки пены. Когда откроешь дверь на палубу, бьет в лицо, с силой отбрасывает тебя назад, и просто диву даешься, как только держится там, на мостике, та девушка - помощник капитана.

По бурунам идет судно, сквозь белые вихри кричащих чаек.

- Это уже шторм,- повеселев, обращается к новым пассажирам морячок.Слышите, как скрипит наша посудина? Корыто ведь, а как идем! Классный ход!

Птиц много. Чайки невесомо вьются в воздухе, крыжи проносятся с упругой стремительностью. Пролетят и сядут на седую воду, с судна еле заметны темные точечки меж бурунами, где они, покачиваясь, отдыхают.

Приставать к причалам становилось все труднее. К одному из дебаркадеров, притулившемуся под высоким обрывистым берегом, причаливали особенно долго и трудно.

Вода вспененная, мутная; штормовая волна с каждым ударом обваливает рыхлый чернозем, осыпающийся грунт берега, где, обнажившись, проступали слоями все палеозой и мезозой. Судно на взбаламученных бурунах сразу стало неуклюжим, плохо слушалось звучавших с мостика команд. Носом успели зацепиться, а корму все больше отворачивало в сторону, толкало к оползню размытого берега,- возникала угроза, что судно вот-вот будет выброшено на мель. Надо побыстрее бросать конец от кормы к дебаркадеру, подтянуться, пришвартоваться на глубоком, но кто же его забросит на такое расстояние?

- Шлюпку!- прозвучала команда.

Пассажиры, высыпав на палубные террасы, наблюдали, как матросы торопливо спускают шлюпку, как уже и ретивый морячок, появившись среди них и оттолкнув слишком уж неумелого матросика, с другими оказался в шлюпке, подхватил поданный ему канат и, преодолевая веслами буруны, погнал к дебаркадеру.