Максим Горький - Бывшие люди

Человечек как-то странно фыркнул и исчез. Ротмистр сел на нары рядом с учителем, пощупал рукой его лоб, грудь и позвал его:

- Филипп!

Звук глухо отдался в грязных стенах ночлежки и замер.

- Это, брат, нелепо! - сказал ротмистр, тихонько приглаживая рукой растрёпанные волосы неподвижного учителя. Потом ротмистр прислушался к его дыханию, горячему и прерывистому, посмотрел в лицо, осунувшееся и землистое, вздохнул и, строго нахмурив брови, осмотрелся вокруг. Лампа была скверная: огонь в ней дрожал, и по стенам ночлежки молча прыгали чёрные тени. Ротмистр стал упорно смотреть на их безмолвную игру, разглаживая себе бороду. Пришёл Тяп`а с ведром воды, поставил его на нары рядом с головой учителя и, взяв его руку, поднял на своей руке, как бы взвешивая.

- Не надо воды, - махнул рукой ротмистр.

- Попа надо, - уверенно сказал старый тряпичник.

- Ничего не надо, - решил ротмистр. Они помолчали, глядя на учителя.

- Пойдём выпьем, старый чёрт!

- А он?

- Ты ему поможешь?

Тяп`а повернулся к учителю спиной, и они вышли во двор.

- Что там? - спросил Объедок, обращая к ротмистру свою острую морду.

- Ничего особенного. Умирает человек... - кратко сообщил ротмистр.

- Избили его? - поинтересовался Объедок.

Ротмистр не ответил, он пил водку.

- Как будто знал, что у нас есть чем поминки о нём справить, - сказал Объедок, закуривая папиросу.

Кто-то засмеялся, кто-то тяжело вздохнул. Дьякон вдруг как-то напрягся, пошлёпал губами, потёр лоб и дико взвыл:

- Иде же праведнии у-по-ко-я-ются-а!

- Ты! - зашипел Объедок, - что орёшь?

- Дай ему в рожу! - посоветовал ротмистр.

- Дурак! - раздался хрип Тяп`ы. - Когда человек кончается, нужно, чтобы тихо было.

Было достаточно тихо: и в небе, покрытом тучами, грозившем дождём, и на земле, одетой мрачной тьмой осенней ночи. Порой раздавался храп уснувших, бульканье наливаемой водки, чавканье. Дьякон что-то бормотал. Тучи плыли так низко, что казалось -вот они заденут за крышу старого дома и опрокинут его на группу этих людей.

- А... скверно на душе, когда умирает человек близкий... - заикаясь, проговорил ротмистр и склонил голову на грудь.

Никто ему не ответил.

- Среди вас - он был лучший... самый умный и порядочный... Мне жалко его...

- Со-о святы-ими упоко-ой... пой, кривая шельма! - забурлил дьякон, толкая в бок своего друга, дремавшего рядом с ним.

- Молчать!.. ты! - злым шёпотом воскликнул Объедок, вскакивая на ноги.

- Я его ударю по башке, - предложил Мартьянов, поднимая голову с земли.

- А ты не спишь? - необычайно ласково сказал Аристид Фомич. - Слышал? Учитель-то у нас...

Мартьянов тяжело завозился на земле, встал, посмотрел на полосы света, исходившего из двери и окон ночлежки, качнул головой и молча сел рядом с ротмистром.

- Выпьем? - предложил тот.

Ощупью отыскав стаканы, они выпили.

- Пойду посмотрю... - сказал Тяп`а, - может, ему надо чего.

- Гроб надо... - усмехнулся ротмистр.

- Не говорите вы про это, - глухим голосом попросил Объедок.

За Тяп`ой встал с земли Метеор. Дьякон тоже хотел встать, но свалился набок и громко выругался.

Когда Тяп`а ушёл, ротмистр ударил по плечу Мартьянова и вполголоса заговорил:

- Так-то, Мартьянов... Ты лучше других должен чувствовать... Ты был... впрочем, к чёрту это. Жалко тебе Филиппа?

- Нет, - помолчав, ответил бывший тюремщик. - Я, брат, ничего такого не чувствую... разучился... Мерзко так жить. Я серьёзно говорю, что убью кого-нибудь...

- Да? - неопределённо произнёс ротмистр. - Ну... что же? Выпьем ещё!

- Н-наше дел-ло маленькое... выпил - да ещё-о!

Это проснулся и блаженным тоном пропел Симцов.

- Братцы?! Кто тут? Налейте старику чарку!

Ему налили и подали. Выпив, он снова свалился, ткнувшись головой в чей-то бок.

Минуты две продолжалось молчание, такое же тёмное и жуткое, как эта осенняя ночь. Потом кто-то зашептал...

- Что? - раздался вопрос.

- Я говорю, славный он парень был. Голова, тихий такой, - говорили вполголоса.

- Деньги имел... и не жалел их для своего брата... - И опять наступило молчание.

- Кончается! - раздался хрип Тяп`ы над головой ротмистра.

Аристид Фомич встал и, усиленно твёрдо ступая ногами, пошёл в ночлежку.

- Пошто идёшь? - остановил его Тяп`а. - Не ходи. Пьяный ведь ты... нехорошо!

Ротмистр остановился, подумал:

- А что хорошо на этой земле? Пошёл ты к чёрту!

По стенам ночлежки всё прыгали тени, как бы молча борясь друг с другом. На нарах, вытянувшись во весь рост, лежал учитель и хрипел. Глаза у него были широко открыты, обнажённая грудь сильно колыхалась, в углах губ кипела пена, и на лице было такое напряжённое выражение, как будто он силился сказать что-то большое, трудное и - не мог и невыразимо страдал от этого.