Максим Горький - Мальва

И вот господь, во святом гневе своем, напомнил ему, через сына ударил его по сердцу справедливой карой своей... Так, господи!..

Василий сидел согнувшись, крестился и часто моргал глазами, смахивая ресницами слезы, ослеплявшие его.

Солнце опускалось в море. На небе тихо гасла багряная заря. Из безмолвной дали несся теплый ветер в мокрое от слез лицо мужика. Погруженный в думы раскаяния, он сидел до поры, пока не уснул.

...Через день после ссоры с отцом Яков с партией рабочих отправился на барке под буксиром парохода верст за тридцать от промысла на ловлю осетра. Воротился он на промысел через пять дней один, в лодке под парусом, - его послали за харчами. Он приехал в полдень, когда рабочие, пообедав, отдыхали. Было нестерпимо жарко, раскаленный песок жег ноги, а чешуя и кости рыб кололи их. Яков осторожно шагал к баракам и ругал себя за то, что не надел сапог. Возвращаться на баркас было лень, к тому же он торопился скорее поесть чего-нибудь и увидеть Мальву. За скучное время, проведенное в море, он часто вспоминал ее. Ему теперь хотелось узнать, видела ли она его отца и что он говорил ей... Может быть, он избил ее? Ее побить не вредно, - смирнее будет! А то больно уж задорна да бойка она...

На промысле было тихо и пустынно. Окна в бараках были открыты, и эти большие, деревянные ящики тоже, казалось, изнывали от жары. В приказчиковой конторе, спрятавшейся между бараками, надрываясь, кричал ребенок. Из-за груды бочек доносились чьи-то тихие голоса.

Яков смело пошел на них: ему показалось, что он слышит речь Мальвы. Но, подойдя к бочкам и взглянув за них, он отступил назад и, насупившись, стал.

За бочками, в тени их, лежал вверх грудью, закинув руки под голову, рыжий Сережка. По одну сторону его сидел отец, а по другую - Мальва.

Яков подумал про отца:

"Зачем он тут? Неужто перевелся на промысел со своей спокойной должности для того, чтобы к Мальве ближе быть, а его к ней не подпускать? Ах, черт! Кабы мать все эти его поступки знала!.. Идти к ним или не надо?"

- Так! - сказал Сережка. - Стало быть - прощай? Ну, что же! Иди, ковыряй землю...

Яков радостно моргнул.

- Иду... - сказал отец.

Тогда Яков смело шагнул вперед и поздоровался:

- Честной компании!

Отец мельком взглянул на него и отвернулся в сторону, Мальва и бровью не моргнула, а Сережка дрыгнул ногой и сказал густым голосом:

- Вот воротился из дальних стран возлюбленный сын наш Яшка! - и своим обыкновенным тоном добавил: - Драть с него шкуру на барабан, как овчину с барашка...

Мальва тихо засмеялась.

- Жарко! - сказал Яков, садясь.

Василий снова взглянул на него.

- А я тебя, Яков, жду, - заговорил он.

Голос его показался Якову более тихим, чем всегда, и лицо было тоже точно новое.

- Я за харчами... - сообщил он и попросил у Сережки табаку на папироску.

- Нет от меня табаку тебе, дураку, - сказал Сережка, не двигаясь.

- Ухожу я домой, Яков, - внушительно произнес Василий, ковыряя песок пальцем руки.

- Что - так? - невинно посмотрел на него сын.

- Ну, а ты... останешься?

- Да, я останусь... Что нам двоим дома делать?

- Ну... я ничего не скажу. Как хочешь... не маленький! Только ты тово... помни, что я недолго протяну. Жить-то, может, и буду, а работать не знаю уж как... Отвык я, чай, от земли... Так ты помни, мать у тебя там есть.

Ему, должно быть, трудно было говорить: слова как-то вязли у него в зубах. Он гладил бороду, и рука его дрожала.

Мальва пристально смотрела на него. Сережка прищурил один глаз, а другой сделал круглым и уставил его в лицо Якова. Яков был полон радости и, боясь выдать ее, молчал, глядя на свои ноги.

- Не забудь же про мать-то... Смотри, один ты у нее, - говорил Василий.

- Чего там? - сказал Яков, поежившись. - Я знаю.

- Ладно, коли знаешь!.. - недоверчиво взглянув на него, сказал отец. Я говорю только - не забудь, мол.

Василий глубоко вздохнул. Несколько минут все четверо молчали. Потом Мальва сказала:

- Скоро зазвонят на работу...

- Ну, я пойду!.. - поднимаясь на ноги, объявил Василий. И все остальные встали за ним.

- Прощай, Сергей... Случится тебе быть на Волге - может, заглянешь?.. Симбирского уезда, деревня Мазло, Николо-Лыковской волости...

- Ладно, - сказал Сережка, тряхнул ему руку и, не выпуская ее из своей жилистой лапы, поросшей рыжей шерстью, взглянул с улыбкой в его грустное и серьезное лицо.

- Лыково-Никольское - большое село... Далеко его знают, а мы от него четыре версты, - объяснял Василий.

- Ну, ну... Я забреду, - коли случай будет...

- Прощай!