Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 3)

- Подождите минутку, я - сейчас! - тихо сказал Захарий и, притворив дверь, исчез.

Самгин снял шляпу, поправил очки, оглянулся: у окна, раскаленного солнцем, - широкий кожаный диван, пред ним, на полу, - старая, истоптанная шкура белого медведя, в углу - шкаф для платья с зеркалом во всю величину двери; у стены - два кожаных кресла и маленький, круглый стол, а на нем графин воды, стакан. В комнате душно, голые стены ее окрашены голубоватой краской, и все в ней как будто припудрено невидимой, но едкой пылью. Самгин сел в кресло, закурил, налил в стакан воды и не стал пить: вода была теплая, затхлая. Прислушался, - в доме было неестественно тихо, и в этой тишине, так же как во всем, что окружало его, он почувствовал нечто обидное. Бесшумно открылась дверь, вошел Захарий, - бросилось в глаза, что волос на голове у него вдвое больше, чем всегда было, и они - волнистее, точно он вымыл и подвил их.

- Пожалуйте, - шопотом пригласил он. - Только - папироску бросьте и там не курите, спичек не зажигайте! Кашлять и чихать тоже воздержитесь, прошу! А уж если терпенья не хватит - в платочек покашляйте.

Он взял Самгина за рукав, свел по лестнице на шесть ступенек вниз, осторожно втолкнул куда-то на мягкое и прошептал:

- Вот, садитесь, отсюда все будет видно. Только уж, пожалуйста, тихо! На стене тряпочка есть, найдете ее...

В темноте Самгин наткнулся на спинку какой-то мебели, нащупал шершавое сиденье, осторожно уселся. Здесь было прохладнее, чем наверху, но тоже стоял крепкий запах пыли.

"Посмотрим, как делают религию на заводе искусственных минеральных вод! Но - как же я увижу?" Подвинув ногу по мягкому на полу, он уперся ею в стену, а пошарив по стене рукою, нашел тряпочку, пошевелил ее, и пред глазами его обнаружилась продолговатая, шириною в палец, светлая полоска.

Придерживая очки, Самгин взглянул в щель и почувствовал, что он как бы падает в неограниченный сумрак, где взвешено плоское, правильно круглое пятно мутного света. Он не сразу понял, что свет отражается на поверхности воды, налитой в чан, - вода наполняла его в уровень с краями, свет лежал на ней широким кольцом; другое, более узкое, менее яркое кольцо лежало на полу, черном, как земля. В центре кольца на воде, - точно углубление в ней, - бесформенная тень, и тоже трудно было понять, откуда она?

"Какой-то фокус".

Напрягая зрение, он различил высоко под потолком лампу, заключенную в черный колпак, - ниже, под лампой, висело что-то неопределенное, похожее на птицу с развернутыми крыльями, и это ее тень лежала на воде.

"Не очень остроумно", - подумал Самгин, отдуваясь и закрыв глаза. Сидеть - неудобно, тишина - неприятна, и подумалось, что все эти наивные таинственности, может быть, устроены нарочно, только затем, чтоб поразить его.

Под полом, в том месте, где он сидел, что-то негромко щелкнуло, сумрак пошевелился, посветлел, и, раздвигая его, обнаруживая стены большой продолговатой комнаты, стали входить люди - босые, с зажженными свечами в руках, в белых, длинных до щиколоток рубахах, подпоясанных чем-то неразличимым. Входили они парами, мужчина и женщина, держась за руки, свечи держали только женщины; насчитав одиннадцать пар, Самгин перестал считать. В двух последних парах он узнал краснолицего свирепого дворника Марины и полуумного сторожа Васю, которого он видел в Отрадном. В длинной рубахе Вася казался огромным, и хотя мужчины в большинстве были рослые, - Вася на голову выше всех. Люди становились полукругом перед чаном, затылками к Самгину; но по тому, как торжественно вышагивал Вася, Самгин подумал, что он, вероятно, улыбается своей гордой, глупой улыбкой.

Огни свеч расширили комнату, - она очень велика и, наверное, когда-то служила складом, - окон в ней не было, не было и мебели, только в углу стояла кадка и на краю ее висел ковш. Там, впереди, возвышался небольшой, в квадратную сажень помост, покрытый темным ковром, - ковер был так широк, что концы его, спускаясь на пол, простирались еще на сажень. В средине помоста - задрапированный черным стул или кресло. "Ее трон", - сообразил Самгин, продолжая чувствовать, что его обманывают.

Он сосчитал огни свеч: двадцать семь. Четверо мужчин - лысые, семь человек седых. Кажется, большинство их, так же как и женщин, все люди зрелого возраста. Все - молчали, даже не перешептывались. Он не заметил, откуда появился и встал около помоста Захарий; как все, в рубахе до щиколоток, босой, он один из всех мужчин держал в руке толстую свечу; к другому углу помоста легко подбежала маленькая, - точно подросток, коротковолосая, полуседая женщина, тоже с толстой свечой в руке.