Георгий Владимов - Большая руда

— Скатерть! — сказал водитель «фургона». — Обрати внимание на мои борта.

В машине сидела женщина. Сквозь стекло ему видно было, что она едет с вещами и что ей тесно среди этих вещей.

Женщина опустила стекло и выглянула. Она была красива бойкой красотой парикмахерш и продавщиц. Но если бы он посмотрел внимательнее, он бы заметил усталость в ее глазах и морщинки вокруг чуть припухших губ, какие бывают у добрых женщин.

— На работу? — спросил водитель «фургона». Женщина ему нравилась. Он с удовольствием сел бы на место водителя такси и уступил бы ему свое место.

— Да еще не знаю, — сказала женщина. — Пока к мужу. Он у вас на «МАЗе» работает.

— К мужу? — спросил водитель «фургона». — Тогда другое дело. Везет же кому-то!

Он совсем не хотел ей польстить, он просто очень хотел работать на самосвале. Но женщина кокетливо улыбнулась и тронула рукой мелко завитые волосы.

— Праздничек сегодня у вас? — спросил водитель такси. — По радио-то нынче объявляли.

— Ага, праздничек. — Он, не отрываясь, глядел на женщину. Она опять улыбнулась ему.

— Шумят небось? — спросил водитель такси. — Гуляют?

Водитель «фургона» пожал плечами, холодно заметил:

— Кто и погуляет…

И отпустил педаль сцепления. Шла большая руда, и он торопился и не хотел вдаваться в подробности.

Подробностей этой истории не было и в газете, которая как раз поспела к митингу. На первой полосе был помещен большой снимок бригады. Они улыбались. И Пронякин улыбался тоже. Но он улыбался другой улыбкой и был неловко подверстан к плечу Мацуева, потому что клише пришлось изготовить со старой фотографии Пронякина, которую Антон разыскал в его тумбочке. На этой фотографии он был в новой шляпе, которую, конечно, отрезали, а вместо нее подретушировали прическу, отчего он и вышел на снимке жгучим брюнетом. Этот номер хранится у многих в Рудногорске, и очень юный брюнет в модном галстуке, с папироской в углу рта, странно выделяется среди комбинезонов и ватников.

И мало кто помнит его таким, каким он был в тот сентябрьский ветреный день, когда он стоял на поверхности земли, над чашей карьера.

1961