Василий Гроссман - За правое дело (Книга 1)

- А вы как думаете? - спросил Серёжа, уставившись на Мостовского. Но Мостовской молчал.

- На Дон идёт, Украину всю прошёл, пол-России прошёл, - угрюмо сказал Андреев.

- Что ж вы считаете? - опросил Мостовской.

- Считать не полагается, - сказал Андреев, - что вижу, то и говорю, а считают другие люди, может быть, поумней меня.

- А почему вы уверены, что на Дону ему крышка? - снова с волнением спросил Серёжа. - Где же этот рубеж? Вот и Березина была, и Днепр, а вот Дон, вот Волга, где же рубеж? Иртыш, Аму-Дарья? Где же эта река?

Александра Владимировна внимательно глядела на внука: его обычная молчаливость и застенчивость исчезли. Александра Владимировна объяснила это тем, что Серёжа был взбудоражен присутствием лейтенантов.

Александра Владимировна была права, но тут имелось ещё одно, более простое обстоятельство, ей не известное: перед обедом Серёжа хлебнул из фляжки Ковалёва. Голова у него затуманилась, и он сам себе стал казаться необычайно умным, строгим, справедливым, но он не был уверен, ясно ли видят его многочисленные достоинства Мостовской и лейтенанты. Вера наклонилась к нему и спросила:

- Серёжка, ты пьяный?

- Ничего подобного, - сердито ответил он.

- Видите ли, милый мой, - оказал Мостовской, повернувшись к Серёже, и за столом стало тихо, так как всем хотелось услышать, что он скажет. - Вы, конечно, помните, как перед войной, говоря о нашей силе, Сталин привёл миф об Антее: с каждым шагом по земле Антей становится сильней. К этому следует сегодня добавить рассказ об анти-Антее, о фальшивом, противоположном Антею, мнимом богатыре. Когда этот фальшивый богатырь начинает шагать по земле, которую он завоёвывает, то каждый шаг не прибавляет ему силы, как Антею, а убавляет её. Не он питается силами земли, а враждебная ему земля забирает его силы, и он кончает тем, что падает, его валят. В этом различие между истинным богатырём истории Антеем и мнимым, фальшивым лжебогатырём, возникающим, как плесень. А советская сила - огромная сила. И есть у нас партия, чья воля собирает, организует спокойно, разумно и уверенно всю мощь народа.

Сережа, наморщив лоб, смотрел на Мостовского блестящими тёмными глазами, и тот, рассмеявшись, погладил его по голове.

Мария Николаевна поднялась, взяла со стола бокал с вином и сказала.

- Товарищи, выпьем за победу! За нашу Красную Армию!

Все потянулись чокаться с Толей и Ковалёвым, наперебой желать им успехов и здоровья.

Затем началась церемония разрезания пирога. Этот пышный, румяный пирог мирных времён всех умилил и обрадовал, но одновременно вызвал грусть и воспоминания о прошедшем, всегда кажущемся людям таким хорошим.

Степан Федорович сказал жене:

- Помнишь, Маруся, наше студенческое житьё? Вера кричит не своим голосом, тут же пелёнки висят, а мы с тобой гостей принимаем да ещё пирогом угощаем?

- Помню, конечно, помню, - сказала она улыбаясь Александра Владимировна, растягивая задумчиво слова, сказала:

- Да, пироги я пекла в Сибири, когда мужа выслали за участие в студенческих волнениях. Напеку пирогов с брусникой, из нельмы, придут товарищи. Ах, боже мой, как далеко это время!

- Хороши пироги с фазанами, я их ела в долине Иссык-Куля, - сказала Софья Осиповна.

- Джахши, джахши, в один голос сказали Серёжа и Вера.

- Давайте условимся сегодня не говорить о войне, - проговорила Женя, только о пирогах.

В это время маленькая Люба подошла к Тамаре Дмитриевне и, указывая на Софью Осиповну, сказала восторженно:

- Мама, тётя мне дала во какой ком сахару! - И, разжав пальчики, с торжеством показала кусок пиленого сахару, увлажнённый теплом её одновременно беленького и грязного кулачка - Видишь, видишь, - сказала она громким шёпотом, - не надо уходить домой, может быть, ещё дадут что-нибудь.

Люба оглянулась на лица, обращённые к ней, потом увидела растерянные глаза матери, спрятала голову у неё в коленях и заплакала, Софья Осиповна погладила девочку по голове и шумно вздохнула.

Вновь заговорили о том, что терзало всех: об отступлении, о том, что, может быть, придётся ехать на Урал либо в Сибирь.

- А если со стороны Сибири японцы пойдут, что тогда? - спросила Женя.

Степан Фёдорович заговорил о "бывших" людях, которые не собираются уезжать, ждут немцев.

- А вот я слышал о парне, - сказал Серёжа, - которого когда-то не хотели принимать по социальному происхождению в лётную школу, а он всё же добился, окончит школу и вот, рассказывают, погиб, как Гастелло!

- Погляди на детей, - проговорила Александра Владимировна, обращаясь к Софье Осиповне. - Толя, комсомолец, стал взрослый человек, наш защитник, а ведь до войны приезжал к нам совершенно ребёнок. И голос другой, и манеры, и глаза какие то...