Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали

В другом углу - преважный господин с перстнем из блестящего яхонта. Кто? Тоже чин. Грамотен ли, спрашиваешь? А ты у него узнай! И что же?

"Грамотен?! - изумленно смотрит на тебя. - Благодарение Аллаху, что не заражен ересью и безбожием!"

А вот еще один господин - вертит в руках четки, лепечет про себя: "Нет божества, кроме аллаха...", повторяя это по числу зерен в четках, - пока не перевернет зерна, не суйся с вопросами!

Но тссс! Молла на кафедре! Сначала о рождении имама. Потом о великих подвигах в младенчестве. Приводятся цитаты, столь же нелепые, как и сам рассказ. О героических свершениях в отрочестве и юности. Как спас, как помог, как надоумил заблудших, как провидел. И как поднял знамя шиизма. И как преследовали. Пытались убить (покушения и прочее). И каждый раз чудо спасало. Когда мы вышли, сосед мой спросил:

- Ну как, насладилась твоя душа?

- Каким же образом насладилась, если я слышал вздор? - ответил я.

- Заклинаю тебя всевышним, правду ли ты говоришь?!

- Но ведь и ты сам думаешь то, что и я! - Запнулся бедняга, не знает, как возразить, а я ему еще: - Это ж птичий язык, рассчитанный на птичьи мозги!

- Может, - тут вмешался другой, ибо первый так и онемел, - тебе понравится по твоему развитому вкусу сложнейшее учение о четырех подпорках, на которых держится мир?

- Я знаю о трех китах!

- Несчастный! Я говорю о подпорках веры! - и с такою жалостью смотрит на меня, что мне самому себя жаль стало. А он добавляет: - Первая - сам Аллах, вторая - Пророк, третья - имамы, а четвертая - Керим-хан!

- Кто-кто?! Эта рухлядь?! Этот, у кого язык еле...

- Молчи, несчастный! - и так побледнел, губы белые-белые, озирается кругом, в глазах страх.

- Да, кстати, - спрашиваю, чтоб собеседник пришел в себя, - а как насчет Баба? Что вы скажете о нем? Мне говорили, что у вас в городе много бабитов.

Но у кого спрашиваю я? Собеседников моих точно ветром сдуло!...

- Эй, стойте! - кричу им вдогонку. - Ладно, не о нем расскажите, а о его поклоннице, той, что ходила с открытым лицом, принимала участие во всех его восстаниях и, схваченная в Казвине, была умерщвл...

Что ты кричишь, эй Кемалуддовле, сказал я сам себе, - ведь ты один на площади, и никто, слава богу, тебя не слышит.

О, наивные бабиты-террористы, мечтавшие убить шаха! Но можно разве убийством одного тирана пресечь милое невежественному народу тиранство? А реформа женского равноправия вполне в духе революции Алазикрихи-асселама. Ибо какой вред принесло мусульманскому миру затворничество женщин! Благодаря присланным пророку откровениям Аллаха, после любовного дастана "Айша - Сафван", мужчины - полудикари, лишенные удовольствия женского общества, пристрастные к мужеложству, этому гнусному пороку, принявшему вид обыкновенных непостыдных явлений в житейской жизни, - никто не гнушается им и не стыдится! Даже поэты в своих поэмах воспевают красоту милых юношей, а не девушек, и не стыдятся соблазнять читателей к такому разврату! И многоженство с его вечной враждой и ненавистью между братьями и сестрами, родившимися от различных матерей, и между сродниками сторон! И сколько иных пороков многоженства - евнухопромышленность, затворничество. А натура между тем берет свое: аи да Айша! аи да разгул восточной женщины! тут такие страсти!...

Когда же ступит народ на дорогу прогресса и цивилизации? Когда освободится от деспота и придет человек иного образа жизни, возлюбленный народом?! Через неделю я отправляюсь в Решт. Оттуда, как уже писал тебе, в Мазандаран! Жду подзорной трубы! Прощай!

ПРОТИВОСТОЯНИЕ МИРОВ

Увы, увы, Кемалуддовле! - решил сразу ответить на все три письма Джелалуддовле. - Увы, потомок великого Теймурлана! Не иначе как ты помешался?! О боже! Чего только ты не нагородил в письмах! О всевышний! Ай-ай-ай!

Ты цитируешь поэтов! Это же беспокойный и вредный народ! Как можно им верить? Фирдоуси?! Строки, которые он сочинил, вызваны или тем, что так пожелал заказчик, пославший ему тысячу золотых, или потому, что от него отвернулся Султан-Махмуд, а пригрел Дей-леми, шиит, враждовавший с Султан-Махмудом! А другой поэт, как его? Имаретул!... Это же изменник! И за измену во время крестовых походов, разве не он пригласил франков на завоевание Египта? был повешен! А историки, которых ты цитируешь, этот ибн-Халдуц, на которого ты ссылаешься, хотя и не называешь, а он, да будет тебе известно, из рода Омаидов, Абу-Сафьян его дядя, а Муавие его двоюродный брат. Предки ибн-Халдуна во время гонения на Омаидов бежали из Сирии, очутились в Африке, потом в Испании, и потому вся его история пристрастна, я ни одному его слову не верю.