Гусейн Гусейнов: Солнечный огонь

ГЛАВА 3

Парусник

Бушевавшая над Нахчиваном ночная гроза задержала рейс самолета из Баку на три часа. Я летел на отчую землю, и эта непредвиденная задержка только усилила нетерпение, охватившее меня накануне этой поездки.

Хорошо возвращаться домой. Открываешь дверь, входишь... и что? Почему то, что ты видишь, называется твоим домом? Чем и кем он населен?

Где-то там, высоко в горах затерялось в зелени обвитое нежной рукой речки Алинджачай село Арафса, в котором 12 августа 1895 года родился мой отец, Абдуррахман Гасан оглу Гусейнов, а неподалеку - в Абракунисе - мать, Фатма Бегим. Из тех же краев, из села Милах начался скорбный путь моего отца по тюрьмам, ссылкам и лагерям... В январе 1930 года его впервые арестовали в Милахе.

Родившийся в 1951 году в поселке Кировск Талды-Курганской области Казахстана, я, лишь постепенно взрослея, осознал, какую горькую чашу пришлось изведать моим родителям и сотням других азербайджанских семей, живших там по соседству с нами. Я был сыном спецпереселенца, "социально опасного элемента". Но должны были пройти годы, чтобы мне открылась во всей полноте драма моего народа.

Я летел в Нахчиван и в дороге перечитывал "Записку о переселении армян из Персии в наши области" Грибоедова, опубликованную впервые в "Актах Кавказской археографической комиссии" в 1878 году. Мне уже было известно, что армянские исследователи ставят под сомнение авторство Грибоедова. Понятно, им хотелось понизить статус этого документа, хотя, если бы они внимательнее прочитали переписку Александра Сергеевича, то нашли бы там немало сходных с "Запиской" мыслей.

Но даже сам факт того, что под покровительством имперской российской власти стало возможным подобное массовое переселение, когда интересы веками жившего на этих землях народа совершенно не были приняты во внимание, - уже достаточно вопиющий. Да и на фоне нищего русского крестьянства, задыхавшегося в тисках крепостничества, те льготы, которыми наделялись переселенцы (о чем исчерпывающе пишет Сергей Глинка в своем "Описании переселения армян аддербиджанских в пределы России", изданном в 1831 году), представляются беспримерными.

Переселившись в исконные области проживания азербайджанцев, армяне, по сути, занялись строительством своего дома в чужом доме. Получалось, как в русской народной сказке: попросилась лисица к зайцу в избу, пожалел он ее, впустил, а она его и выгнала... Но сказки сказками, а реальный замысел царских стратегов был, конечно, таков: образовать на границе империи с мусульманским миром щит из единоверцев армян. Единоверцы, правда, почти сразу же повели себя совсем не так, как от них ожидали русские. Вся де ятельность армянских псевдореволюционных организаций во главе с Дашнакцутюн была направлена на расшатывание устоев Российской империи. А в конце XX века армянский президент Левон Тер-Петросян первым заговорил о необходимости развала СССР. И в этом тоже проявилось коварство и дальние замыслы армян, которые они пронесли сквозь века, кочуя среди других народов, сея там раздоры и смерть. Если же учесть еще и факт, что не без активной армянской помощи взорвалась изнутри Оттоманская Империя, то... Впрочем, об этом еще речь впереди.

Сразу же должен предупредить: я далек от стремления обвинять в целом армянский народ. Это абсурд! Обычный человек с ереванской улицы ни в чем не виноват. Экспансионизм, проявившийся сначала в мечтах об Армении "от моря и до моря", рождался не на уровне индивидуума, а на уровне коллектива. Муравей не понимает, что делает муравейник. Или вот - рой. Нет отдельной пчелы, которая понимает его. Но есть вожаки...

Это не только мои мысли. Я нашел подтверждение им у интереснейшего современного философа из Израиля И.Шамира. О том же писал знаменитый Карл Ясперс в книге "Вопрос о виновности", подчеркивая, что народ нельзя превратить в индивидуум, хотя каждый отдельный человек "обязан чувствовать себя ответственным за политику своего общества..."

Я пока что знаю только одного армянина, который ощущал такую ответственность. И о нем мне тоже предстоит рассказать.

Итак, я летел в те края, о каких провокатор Зорий Балаян в интервью издающейся в Латвии газете "СМ сегодня" на вопрос: "Как один из идеологов нагорно-карабахской трагедии не ощущаете ли вы своей вины перед ее жертвами, перед беженцами?" - ответил следующее: "Я виноват не в том, что начал это, а в том, что поздно поднял свой народ. Видно, у меня не хватило решимости начать с Нахичевани".