Рагим Гусейнов - Ключ дома твоего

Дальше Исаак Самуилович читать не мог, руки у него задрожали, слезы навернулись на глаза и он быстро зажег сигарету и глубоко затянулся. "Это что-то не то, - стучало у него в мозгу, - какой еще секретный агент? Зачем это?". Он догадывался, что это могло быть, но признаться в этом не хотел. "Нет, это шутка, он просто шутит над ней", - твердил он себе. Пройдя по комнатам и убедившись, что жена его уже легла, он снова вернулся в комнату Иды, запер дверь на ключ и со страхом открыл дневник на нужной странице и помутнел перед ним свет. " ... Почему нельзя вернуть вчерашний день? Он обманул меня! Не было никакого секретного агента, все это ложь. Неужели все люди такие подлые? Как он мог? Ведь он знает Фархада, как он будет смотреть ему в глаза? А Я? Как я смогу видеть его после всего что случилось? Обманывать его? Нет, я не смогу... Вчера мир принадлежал мне, сегодня я хочу только одного - смерти. Но что мне оставалось делать, он грозил посадить отца. А папа такой ранимый, больной. Тюрьмы он не выдержит. Умрет там, я знаю. А за ним умрет с горя и мама. Нет, я так их люблю! Фархада я уже потеряла. Их хотя бы спасу. Пусть я буду жертвой, но пусть с ними ничего не случиться..." А дальше еще страшней "...О Боже, как все было противно, ужасно, грязно! Меня тошнило. Теперь я знаю, как пахнет в аду. Ад пахнет Гургеном..." А на последней странице, датированной днем ее смерти, "... Он требует все новых и новых встреч, а я больше не могу. Это оказалось выше моих сил. Мне все опротивело. Я противна самой себе, когда гляжу в зеркало. О, если бы можно было поменять кожу, к которой прикасался Гурген... Родиться заново, вернуть все вспять. Теперь я бежала бы от него прочь. Но все поздно. Сегодня он обещал принести все документы на отца, но, наверное, снова обманет. Обманет, как обманывал всегда. Ни разу не сказал он правды. Наверно, и тогда лгал, нет у него ничего против отца!... А если есть? Ну, что же, пойду еще раз. Это мой ад..."

Прочтя эти строки Исаак Самуилович уронил из рук дневник и закрыл глаза. Тело его сотрясалось в беззвучных рыданиях и колотило его в ознобе. " Доченька, ангел мой, цветочек мой аленький, зачем ты это сделала? Чтобы спасти меня? От кого? От этого ублюдка? О, как подло, подло. Как мне больно, лучше бы я это не знал. Ангелочек мой, зачем ты это сделала?"- повторял он снова и снова.

В комнате Иды был большой старинный камин, весь покрытый немецкими керамическими плитками и широкой полкой, на котором стояли две большие фарфоровые вазы, а посередине часы в окружении хоровода нимф. Камином давно не пользовались, и он стоял теперь, скорее как украшение.

Утром, когда Инесса Львовна зашла в комнату, Исаак Самуилович все еще сидел в кресле и неотрывно смотрел на огонь, который ярко горел в камине. Изредка он приподнимался, что-то перемешивал в нем и снова садился на свое место. Вид его был страшен. За эту ночь он, казалось, постарел лет на двадцать, и теперь он не был ухоженный профессор, любимец всех работников кафедры, которого почитали и уважали его студенты, поклонялись больные. Теперь в кресле сидел старый, уставший еврей.

- Что с тобой? Ты не заболел?

Но молчал Исаак Самуилович, только слезы текли из его глаз.

- Никуда ты сегодня не пойдешь, - решительно сказала Инесса Львовна, немедленно ложись в постель. Почему ты разжег камин? На улице весна, ты что? Простыл, что ли, не дай бог?

- Простыл, - тихо согласился Исаак и медленно встав вышел из комнаты. Через два дня, домработница выгребет из камина остатки золы, среди которых будет небольшой кусочек кожи. Это все, что останется от дневника Иды. До самой смерти сохранит Исаак Самуилович тайну своей дочери, не сказав никому о том, что прочитал он в ее дневнике, даже жене своей. Пусть светлой будет для них память о ней, решил он.

Глава восемнадцатая

Исаак Самуилович стоял у окна. Внизу, в маленьком сквере, мальчик лет трех убегал от женщины, наверное, бабушки, которая хотела запихнуть что-то ему в рот. Он бежал проворней, и она в отчаянии остановилась и села на скамейку, тяжело дыша, и тогда мальчонок подошел к ней и покорно позволил себя кормить. Даже отсюда, профессор видел как счастливо улыбается женщина, сумевшая таки накормить свое любимое чадо тем, без чего в ее понимании он никогда не вырастит таким, каким она мечтала его увидеть. В другое время эта картинка развеселила бы его, но теперь он просто смотрел на них, ни о чем не думая, и внутри у него было пустота. На кафедре никого не было. Уже час как он отпустил всех. Снова Исаак Самуилович посмотрел на часы, было без пяти семь. Ему оставалось ждать еще около часа, и хорошо, что рядом никого не было. Можно было все снова хорошенько обдумать. Но думать тоже не хотелось, все уже было решено и ему не терпелось со всем этим закончить, раз и навсегда. Вахтеру он тоже ничего не сказал, не предупредил, что кого-то ждет. Человека, которого он ждал, он знал это по опыту, вахтер остановить никак не мог бы.