Олег Хафизов - Киж

- И вы еще будете писать, что в Российской армии плохо обращаются с военнопленными? - укоризненно заметил капитан.

- Что вы, это просто концлагерь курортного типа, - галантно возразил обозреватель, отматывая себе метра три узкой розовой промокашки. - Надеюсь, расстреливать нас будут с не меньшими удобствами.

Военный насупился.

- Между прочим, сам я не пользовался мылом уже около месяца, с тех пор как был захвачен первый военнопленный. Так что ирония с вашей стороны неуместна.

Он набрал шифр замка и открыл дверь туалета.

- Сколько времени вам понадобится на отправление естественных потребно-стей и личную гигиену? - осведомился капитан, пропуская пленного в комнатку.

- Чем больше, тем лучше, скажем, не менее двадцати пяти минут, обнаглел Бедин. - Долголетняя творческая работа развила во мне плачевную склонность к запорам.

- Странно, - пробормотал военный, не нашедший в заявлении обозревателя никакого подвоха. - У нас в действующей армии чаще возникает проблема как раз противоположного свойства. Я вернусь за вами ровно в десять часов пятьдесят две минуты. Желаю успеха.

Дверь с тоненьким скрипом затворилась, и военный закрыл шифрозамок. Бедин остался наедине со своим пищеварением, держа в одной руке розовый слиток ароматного мыла, в другой - длинную ленту бумаги. Полотенце было наброшено на шею.

"Жаль, что я так и не стал поэтом, - тихо подумал он. - Сейчас я имел бы возможность написать кровью на туалетной бумаге свою лебединую песню, как поэт перед расстрелом". Его желудок, давно не принимавший пищи, мгновенно всосал скудный тюремный рацион вплоть до последней молекулы и при всем желании не мог выдавить даже легкого печального вздоха. Теперь он испытывал еще большие муки голода, чем перед трапезой.

Вдруг по какому-то необъяснимому напряжению в макушке Бедин понял, что на него кто-то смотрит сверху. Он поднял голову и встретился глазами с Глафирой, выглядывающей из-за перегородки. Женщина стояла на унитазе соседнего, женского отделения, лицо ее мило раскраснелось от неудобства, и пряди волос свисали из-под снайперской косынки почти до самой головы Феликса. Актриса лукаво улыбалась.

- Вы, здесь? - Сердце обозревателя радостно прыгнуло.

- Да, да, кто же еще. Несчастный капитан до того щепетилен, что не заглядывает в женскую кабинку, даже когда здесь никого нет. Он как ребенок, и я помыкаю им без всякого труда.

"Какая она красивая вот так, с унитаза," - подумал Бедин о Глафире. К этому бесстыжему типу женщин его только и влекло.

- Я вам не помешала? Вы так задумались, что жалко было отвлечь, сказала Глафира и сдула прядь русых волос с алого рта.

- Нисколько. Милости прошу. - Бедин галантно поднялся с унитаза и одернул брюки.

- Я мигом.

Актриса перебежала в кабинку Бедина, заперла ее изнутри и тут же, не дав обозревателю опомниться, запечатала его рот крепким, мокрым, жарким поцелуем.

- Какая ты! - успел пробормотать Феликс в момент передышки, едва удерживаясь на ногах от головокружения.

- Ни слова! Времени у нас в обрез! Свербицкий не догадывается, что я на вашей стороне, но при малейшем подозрении он способен расстрелять даже меня. Этот человек наивен, как ребенок, но в то же время страшен, когда дело касается его идеалов. Несколько дней назад, говорят, он расстрелял целую компанию грибников, заподозренных в шпионаже. Среди них была тринадцатилетняя девочка.

Широко раскрыв глаза и кривя от неудобства румяное личико, едва тронутое морщинками возле глаз, Глафира торопливо расшнуровывала свои высокие армейские ботинки, не мешая Бедину тискать твердые спортивные ноги, компактную попу и выпуклый бугорок лона, пышущий печным жаром.

- Так, значит, это ты нас звала? - спросил Феликс сквозь звон и головокружение.

- Конечно! Я хотела предупредить вас об опасности, встретив где-нибудь в кустах, но этот бдительный дьявол вырос как из-под земли и зажал мне рот. Нелегко мне было его убедить в том, что я пытаюсь заманить вас в ловушку и захватить в плен.

- Но как тебе удалось найти общий язык с этим чудовищем? Говорят, его невозможно ни уговорить, ни подкупить, ни запугать!

- Когда вас подкосило зелье контрразведчиков, со мною ничего не произошло, потому что я только набрала вино за щеку и незаметно выплюнула его в кусты. Не забывай, что я актриса и мне ничего не стоило разыграть приступ беспамятства. Из-под ресниц я тайно наблюдала, как вас с милым Глебом, позеленевших, бесчувственных, а может - уже мертвых, погрузили в наш автобус, а меня почему-то отнесли в автобус контрразведчиков.