Владимир Хлумов: Мастер дымных колец

- Но в чем же счастье тогда, по-вашему? - спросила Соня.

- С-счастье? - переспросил он и, потупив прозрачные глаза, ответил: С-счастье в любви.

Как-то они договорились сходить в музей. Всю ночь она волновалась, под утро уснула и чуть не проспала назначенное время. Они встретились в условленном месте, откуда дорога пролегала по неухоженному, грязному по осени берегу речки Темной, затем налево, к центральной площади. Шлепая по грязной дороге, они шутили и смеялись над своим нелепым походом, над тем, как неуклюже это должно было выглядеть со стороны, с точки зрения какого-нибудь романтически настроенного свидетеля. Евгений изредка поддерживал за локоть спутницу, но как только надобность исчезала, он тут же отпускал руку и стеснительно прятал в карман.

Справа несла свои пресные воды к морю диковатая речка Темная. Противоположный берег был усеян одинокими ветлами - пустынная степь умирала сроком на одну зиму. Они остановились на минутку, весело разглядывая тоскливый пейзаж, и Соня сказала:

- Представляете, папа утверждает, что у нашей Темной державное течение. Нет, он законченный фантазер.

Шнитке неопределенно качнул головой, снял с плеча фотоаппарат и как заправский экскурсант принялся фотографировать убогое, ничем не примечательное пространство. Потом он, смущаясь, попросил Соню стать поближе к берегу и снял ее одухотворенное лицо на фоне непрозрачной волны.

- Может быть, еще разик, - попросил Шнитке, отходя чуть в сторону. Ему не понравилось, что в кадр попал предмет неестественного происхождения - загадочная стометровая вышка.

- Хватит, хватит портить на меня пленку, идемте скорее в музей, Соня взяла его за руку и они свернули к дворцу.

Соня с детства знала каждый уголок музея. У нее здесь были свои личные любимые места. Случалось, она часами сиживала напротив древней гравюры, рассматривала маленьких человечков, нарисованных на улицах и площадях так и не построенного города, и проживала с ними яркую, так никогда и не прожитую жизнь. Ей было весело гулять по длинным торговым рядам среди людей и домов, в парадоксальном контрасте отчаянных торгашей и насупившихся атлантов, изнемогающих под тяжестью балконов; или бродить вдоль набережной под ручкой с каким-нибудь франтом, воображая его героем их несостоявшегося времени; а то взобраться по крутой лестнице под купол златоглавого собора и оттуда с высоты увидеть море, до которого так и не добралась Северная Застава, но которое прекрасно видно с этой, воображенной смелым архитектором высоты.

- А вы знаете, Евгений, в нашем городе останавливался сам Губернатор, - сообщила Соня спутнику. - А Неточкин, так тот просто таки жил в нашем городе, - и, заметив удивление на его лице, добавила - некоторое время.

- Обратите внимание, Евгений, - продолжала Соня, - на всех проектах небо над Заставой угрюмое, с тяжелыми, низко летящими облаками. Понимаете, как верно они угадали душу нашего города? Город свинцовых туч. Небо - это вторая крыша, и весь город оказывается огромным домом с коридорами-улицами, комнатами-площадями, окнами-синими разрывами между туч, там, вдали на горизонте.

Они подошли к окну с видом на речку, и Шнитке тогда сделал так: он прикрыл сверху глаза ладонью, тем самым закрывая из виду пустынный правый берег, долго смотрел, потом повернулся к Соне и с какой-то печалью, будто расстроившись, сказал:

- И правда, речка ваша какая-то необычная.

Хождение по музеям не проходит даром. Теперь Евгений ни на минуту не покидал Соню, хотя бы и в ее воображении. Дома она стала молчаливой и перестала даже спорить с отцом по поводу загадочной новостройки, на работе часами смотрела в окно, в ту сторону, что вела в переулок, где стоял белый, силикатного кирпича дом с названием "Сберегательная касса". А вчера вдруг поняла - зайди он сейчас, тут же бросится к нему и выложит все, что наболело. Но не открыл он тотчас дверь, не пришел и позже, и Соне ничего другого не оставалось сделать, как во всем признаться отцу.

3

Имярек наблюдает из окна своего кабинета, что на третьем этаже координаторной старого города, как внизу в пятиугольном дворике метет брусчатку старый дурак Бошка. Вот Бошка остановился и принялся со всевозможным геологическим упорством ковыряться в носу. Изредка он отрывает бесцветные глаза от воображаемой линии горизонта и пристально осматривает скуренный указательный палец. Внезапно вздрагивает, оглядывается, высматривает, нет ли кого вокруг. Имярек презрительно улыбается, мол, кому здесь взяться. Однако эта мысль его сразу не отпускает. Лицо его темнеет, седой неподстриженный ус опускается еще ниже к воротнику кителя, а небольшая припухлая правая ладошка сжимается в кулачок, оттопыривая косой карман брюк.