Владимир Хлумов - Мастер дымных колец

Имярек вспоминает, с каким трепетом он слушал эту первую передачу. Сначала он увлекся самой речью. Диктор зачитывала чей-то документальный рассказ. Это было очевидно. Но что за процесс? Почему по центральному радио? Почему в изложении иностранца? И кто эти подонки и ублюдки? Вот вопросы, которые волновали Имярека в первую голову. А во вторую голову его все больше и больше настораживала одна еле заметная черточка: голос диктора, вполне официальный и достаточно безликий женский голос, то и дело сползал на бошкины интонации. Ну, а в третью голову? Сейчас, когда бошкина плешь почти раскрылась до состояния полнолуния, когда он знает, кто были эти преступники, и когда стало известно все, он поднимет бронзовую статуэтку, чтобы опустить ее в самую центральную подсолнечную точку.

"Лишь одно обстоятельство, которому я не нашел объяснения, мучает меня до сих пор, - всплывает голос диктора центральной программы. - Это выражение их лиц после оглашения приговора. Какое-то растерянное, будто от внезапной незаслуженной обиды, скорее мальчишечье, да, именно детское удивление, искреннее, словно бы говорящее: как же так? Нас ведь нельзя так просто взять и наказать, мы ведь покаялись, мы признались..."

14

Он лежал, уткнувшись коленями в ее горячее бедро и притворяясь спящим, лениво вспоминал, как это все произошло. Приятно проигрывать в мозгу по многу раз какое-нибудь удавшееся мероприятие. Особенно если оно вначале казалось слишком смелым, почти фантастическим. И действительно, разве мог он еще вчера предполагать, что это может произойти, да еще и так быстро и так удачно? А ночью, когда он вышел во двор продышаться родным воздухом, покурить, посидеть на завалинке, какая наглая сила заставила его вспомнить тайную тропу, скрытую от посторонних, да и не только посторонних глаз? Раньше это была тропа знаний, дорога в царство научных идей и смелых космических проектов. Он маленьким мальчиком сотни раз бегал по ней, раздвигая кусты черной смородины, обкалываясь кислым, никогда не дозревавшим колючим крыжовником. Этот крыжовник был просто каким-то наваждением для мечтательного мальчика. Каждый год в конце лета он срывал зеленую с прожилками ягоду и раскусывал ее в надежде, что хоть на этот раз, в этом году наконец-то созреет крыжовник и его рот наполнится сладким растительным соком. Но где там! Рот наполнялся кислятиной, лицо корежилось, будто он проглотил лягушонка. А ведь ягода казалась такой крупной и сладкой. Вот и этой ночью он укололся на тайной тропе. Укололся, и сразу вспомнил детские мечты о созревании сладких ягод в условиях Северной Заставы. Но сейчас мысли его были совсем не детские, и даже не юношеские. Подбираясь к забору, он подумал: а что, если отец, или мать, или Илья Ильич обнаружили и заколотили тайный лаз? Тогда все задуманное мероприятие откладывалось на неопределенное время, а возможно, и навсегда. Странно, почему-то для осуществления задуманного ему нужна была именно эта тайная дорога, по которой в детстве он ходил к Пригожиным за научными знаниями. Ведь мог же как люди выйти на улицу, обойти переулком и войти через калитку, так нет, он крался как вор и хотел обязательно пройти здесь, будто направлялся для наблюдений за звездным небом под руководством Ильи Ильича.

Какие уж тут наблюдения. Достаточно поднять голову и посмотреть на закупоренное тучами небо, чтобы отвергнуть всякую другую причину его поступка, кроме одной, настоящей. Он вспомнил, как Соня вчера, при их первой встрече ловко поймала выскользнувший из его рук каштан. И потом, когда она нагнулась, он невольно предугадал то, что видел сейчас наяву, а именно, как здорово в этом случае природа изогнула линию шеи, склонив ее в единственно верном приятном направлении. Он провел рукой вдоль поразившей его вчера линии и поцеловал спящую в глаза. Соня проснулась и смешно погрозила ему пальчиком, невольно оживив перед ним образ Марты Карауловой... К счастью, он быстро закрыл глаза и продолжил анализ содеянного.

Да, сегодня ночью в темном заброшенном углу сада он отыскал заветную доску - она по-прежнему болталась на единственном гвозде - и отодвинул в сторону. Потом просунул умную голову в щель и очутился на приусадебном участке Пригожиных. Дальше нужно было тихо-тихо пробраться в комнату Сони. Иначе мог проснуться ее отец и спросить, что это он тут делает в такое неподходящее время. Он чудом не свалил в сенях старый велосипед с черной птицей на голубой эмалированной эмблеме. Потом, когда пробирался мимо кабинета Ильи Ильича, предательски заскрипела половица, покрытая вишневой масляной краской. Он замер, вглядываясь в полуоткрытую дверь. Учитель спал прямо в кресле. Голова его неестественно запрокинулась назад, так что поседевшая лохматая бороденка отчаянно взметнулась вверх, туда, где покачивался от храпа отрицательный скомкователь лживого вакуума. Переступив на соседнюю, не скрипящую половицу, он продолжил нелегкий путь.