Владимир Хлумов - Старая дева Мария

Маша с интересом разглядывала стареющего научного руководителя, восхищаясь даже не столько его идеей, сколько сопутствующим ей каким-то молодым задором.

- И заметьте, Маша, и судьба-то у Иоанна как эхо напоминает судьбу центральной фигуры, и страдания, и непонимание людское, и наконец, гибель мученическая. Вишь, нам как бы подсовывают: вот полный джентльменский набор, все этапы большого пути, но как выясняется, их-то еще пока недостаточно, мол, и обычный даже святой человек может их претерпеть, но мессии из него никак не получится, а вот нужно обязательно еще какое-нибудь обстоятельство, такая фантасмагорическая чертовщинка...

- Да какая же это чертовщинка? - удивилась неуместному появлению бесовского слова в святом диспуте Мария Ардальоновна.

Иосиф Яковлевич вдруг замялся, покраснел и все выдал, но почему-то шепотом:

- Непорочное зачатие, понимаете, Мария Ардалионовна, совершенно материально необоснованное непорочное зачатие во чреве невинной святой... Иосиф Яковлевич замер, смешно шамкая толстыми влажными губами и, сам пугаясь собственных слов, докончил, - девы Марии.

Маша, кажется, впервые в этот момент с чисто женским интересом посмотрела на стареющего философа. Мало того, что тема разговора сейчас затрагивала ее самым живейшим образом, так еще и манера, с которой все это преподавалось, с кряхтением и придыханием, просто-таки настораживала.

- Не знаю, - Маша попыталась свернуть разговор с тревожного места. Вот и с зачатием, кажется, и у Иоанна Крестителя не так все просто.

- Да... пожалуй, - Иосиф Яковлевич замер, потеряв внезапно нить разговора, оставшись снова наедине со своим сердечным чувством.

* * *

Через неделю добрый доктор поставил дигноз: пятая неделя беременности, и Маша, поджав губы, молча, вышла на свет. На свету кончалась осень. Мария Ардальоновна любила это время, в ообенности те минутки, когда сожмется от сладостной тоски ее трепетное сердце и кажется, что все кончается и умирает, но еще остается одна черточка, один закатный лучик новой надежды, надежды на новые возрожденные этапы. Последние листья облетают с уже почти голых деревьев, и надо бы петь, про то, как поздней осенью порою бывает день и бывает час... Но не пелось, а в воздухе веяло не весною, но каким-то иным обещающим предчувствием.

И оранжевый храм как опадший кленовый лист красовался рядом с местом гибели Змея, и вошла она во храм к отцу Захарию. Тот, как и товарищ Верзяева во сне, как будто тоже ждал ее, но, правда, не прямо у входа, а в глубине, у распятия.

- Я ничего не понимаю, - поцеловав руку, прошептала Мария Ардальоновна.

Отец молчал, словно выжидая еще откровенных слов, но и Мария молчала, и тогда ему вдруг показалось, что пожелай она, и он смог бы ее понять.

- Что мучает тебя, дочь моя?

- Я беременна.

Отец Захарий перекрестился, хотел вспомнить подходящее место из Нового Завета, но не вспомнил, и тогда начал придумывать что-то вроде - и дети наши от грехов родительских вкусят - но не сказал, оттого, что у самого детей-то вовсе не намечалось, и стал, неожиданно для самого себя, говорить совсем по-другому:

- Беременна? Это бывает, это вполне естественно в вашем цветущем возрасте, - отец Захарий как бы со стороны слушал себя. - Как это быстро у вас получилось. - Он совсем не скрывал своих чувств и последниие слова произнес с очевидной завистью, да еще и для полной определенности прибавил: - А вот у нас с супругой никак не получается.

- Да, но я, - Маша замолкла, подбирая выражения, - но я... как бы вам это сказать, здесь...

- Говорите , не стесняйтесь, как есть. - Отец Захарий сам не понимал, что с ним происходило.

- Мне сегодня доктор сказал, что я беременна, а у меня ничего не было, понимаете?

- Нет, - просто ответил отец Захарий.

- У меня ни с кем ничего не было, - будто непонятливому ученику, по слогам разъяснила ситуацию старая дева Мария.

Она совершенно одурела и от своих слов, и от места, где решила поделиться собственными сомнениями, и от нового, необычного светского тона отца Захария.

- Вы не волнуйтесь, - он попытался успокоить ее и успокоиться сам. Зачем он с ней так говорит? Но ведь и ее совершенно невозможно понять. Что она хочет от меня? Она, конечно, понравилась ему, он ее давно приметил и вспомнил о ней давно все, но, конечно, даже в мыслях ничего не допускал. Он только жалел о своем, но с ней ничего не допускал (а сны всякие, тем более замоленные потом сполна, не в счет), и вот на тебе, у нее, оказывается, вовсе ничего ни с кем не было, а в результате уже и беременна. Да ведь что тут такого, уже с каким-то ожесточением думал Отец Захарий, достаточно взглянуть на нее, господи, да есть такие женщины, с такими природными данными, что от одной только мысли, от одного только свежего порыва могут тут же понести.