- Это уже не имеет значения, дело приняло такие масштабы, что я в любом случае должен поставить в известность ректорат. Если бы не был замешан педагог, другое дело, а сейчас, когда и ты умудрился влезть в эту историю, мое молчание могут истолковать как соучастие.
- Никто вам не говорит, чтобы вы не писали. Раз необходимо, то пишите.
- Ну вот, ты опять обижаешься. Я тебе объясняю, а ты как
ребенок.
- Вы собираетесь написать обо мне черт знает что и хотите,
чтобы я еще благодарен вам был? Конечно, мне обидно.
- А что, если напишем, что ты знал ее давно?
- Можно, но я не хотел бы принимать участие в этом деле. Пишите все, что сочтете нужным.
- Ну ладно, ладно, нечего дуться. В конце концов ничего страшного я тебе не сказал. В отцы тебе гожусь. Вставай, посидим, подумаем, как все это обстряпать побезобиднее.
- А зачем я вам? Вы напишите, как сочтете нужным, а потом, если захотите, покажете мне.
- Ну ладно, я напишу, что вы были знакомы раньше, а Шихмурзаев присутствовал при вашем разговоре.
Салманов сел за стол.
- Напишу, что по просьбе боцмана я пошел туда и, когда постучался, эти женщины полезли в окно. Одну поймали, другая убежала. Шихмурзаев и Садыхов тоже убежали. Правильно?
- Не совсем.
- Нет, было именно так, а все остальное - твои домыслы, не имеющие никакой юридической ценности. Я же не пишу о том, что я думаю об этом деле... Мы излагаем, все как было. А все остальное не наше дело... Я вообще не понимаю твоей позиции. Ты же педагог в конце концов. Конечно, их жаль, но согласись, что они сами виноваты во всем, надо подчиняться правилам, не мы их придумали...
Салманов принялся за письмо, а Эльдаров продолжал лежать, потому что встать и участвовать в этом деле он не мог, а выйти из каюты не решался любой опрометчивый поступок мог переменить намерение Салманова быть объективным, хотя бы настолько, насколько он обещал им быть.
- Надо устроить общее собрание, - сказал Салманов, - и принять соответствующее решение.
- Можно, - согласился Эльдаров.
Салманов строчил быстро и безостановочно. Эльдарову не видно было его лица, но он хорошо представлял его, и то выражение исполнительности и страха, которое он приписывал ему сейчас, возбуждало в нем злобу и отчаяние.
- Надо сообщить всем, что вечером собрание, - сказал Салманов.
- Хорошо, - сказал Эльдаров и сел.
- Только держись подальше от Шихмурзаева, - попросил Салманов. - Это ни тебе не нужно, ни ему.
- Не могу же я бегать от него.
- Бегать не надо, но держись подальше - погубишь себя.
Эльдаров вышел на палубу. Надо было найти Шихмурзаева я предупредить его обо всем, чтобы он знал, как себя вести.
На корме и в ресторане его не было. Сказав всем, кого ему удалось увидеть, о собрании, Эльдаров подошел к окну каюты Шихмурзаева, огляделся по сторонам и, уверившись в том, что никого вокруг нет, тихо постучался.
- Кто там? - спросил Шихмурзаев.
- Иди на корму. Постарайся, чтобы тебя не видели. - Эльдаров еще раз проверил, не видит ли его кто-нибудь сейчас и спустился на палубу третьего класса. Постоял там немного и пошел на корму.
Шихмурзаев уже был там. Эльдаров рассказал ему о случившемся, объяснил, что Салманов, да и другие тоже не должны их видеть вместе и попросил хотя бы на время держаться подальше. Они уговорились встретиться сразу же после собрания и договориться о дальнейших действиях.
- Ну иди, иди, прошу тебя, - сказал Эльдаров. - Мне надо вернуться поскорей, пока он не кончил это письмо.
- Спасибо, - сказал Шихмурзаев. - А может...
- Потом, потом, вечером поговорим подробно, - перебил его Эльдаров.
Он быстро спустился в третий класс, прошел от кормы до носа и вернулся на верхнюю палубу.
Салманов уже кончил письмо, когда он вошел в каюту, они подписали его и решили отправить в Костроме, до которой оставалось полчаса ходу.
Поздно вечером, когда Салманов писал окончательный, чистовой вариант решения собрания, которое устроили между Ярославлем и Москвой, Эльдаров ходил вокруг него по каюте и никак не мог улучить момент, чтобы выйти на переговоры к Шихмурзаеву. Он еще и еще раз убеждал себя в том, что эта встреча лишена смысла. "Хотя бы из-за того, - рассуждал он, - что помочь я ему не могу, говорить нам не о чем, все, что я хотел сказать, я сказал, а то, что Салманов хватится меня сейчас, может пагубно отразиться на делах самого же Шихмурзаева..." Но, рассуждая так, Эльдаров не мог заставить себя лечь или хотя бы сесть за стол и заняться чем-нибудь, все ходил и ходил до тех пор, пока Салманов не кончил корпеть над решением и не попросил его проверить написанное. Эльдаров посмотрел на часы. Был второй час ночи. На корму не стоило идти хотя бы из-за того, что Шихмурзаев, наверное, ушел оттуда.
Читать дальше