Рустам Ибрагимбеков: Структура момента

Рустам Ибрагимбеков

Структура момента

I

И опять приснилось, что на каком-то многолюдном сборище -то ли в театре, то ли где-то на торжественном вечере - я оказался без брюк и все на меня уставились. Взгляды женщин смущали особенно, и это злило, - какая разница, кто над тобой смеется, мужчина или женщина? Что это меняет?

Пряча голые ноги за нечто, одновременно похожее и на обыкновенный стол с ниспадающей до пола белой скатертью, и на мраморную плиту, я подумал о том, что в эту нелепую ситуацию попадаю уже не первый раз. И удивился тому, что, продолжая мучиться под взглядами людей, понимаю, что все происходящее со мной - сон. Это подействовало успокаивающе, брюки каким-то образом вновь оказались на мне, и насмешливое внимание окружающих отвлеклось...

Проснувшись, я пошарил рукой по полу, нащупал рядом с тахтой ручные часы (старинный, голубого мрамора будильник на шкафу стоял боком, и разглядеть на нем цифры было трудно). Пока тянулся за часами, одеяло сбилось в сторону, и обнаружилось, что сплю в брюках; все остальное - рубашка, майка, носки, туфли - валялось на полу, а брюки почему-то были на мне...

Поморщившись, я сердитым рывком поставил себя на ноги, переступил через гитару, гриф которой торчал из-под стола, открыл окно, несколькими взмахами рук обозначил утреннюю зарядку и быстро оделся...

Грязное постельное белье было сложено в стенном шкафу; одежда, приготовленная для чистки, - два костюма и домашние вельветовые брюки - висела там же на вешалке. За рубашками пришлось идти в ванную, они лежали в эмалированном тазу под раковиной.

Мягкий матерчатый чемодан в клетку набит до отказа. Один из пиджаков в него не поместился, пришлось набросить на плечи. Смахнув на ходу пыль с зеркала в прихожей, я спустился во двор.

Мотор завелся сразу - одно из многих преимуществ весенне-летнего сезона, особенно ценное еще и потому, что за четырнадцать лет жизни в Москве мне так и не удалось привыкнуть к холоду.

В прачечную я опоздал, начался обеденный перерыв. Когда это произошло, установить трудно, но однажды я что-то не успел, пропустил, прозевал и с тех пор будто выпал из налаженного кем-то другим жизненного ритма. И все происходит не в такт, то раньше, чем надо, то с опозданием... Иногда всего на несколько секунд. Девушка в черном сатиновом халатике, туго затянутом в талии, захлопнула дверь перед самым носом, пропустив какую-то толстую тетку, успевшую сунуться на мгновение раньше.

Появилась необходимость куда-то деть этот неожиданно образовавшийся лишний час. Есть не хотелось, но рано или поздно все равно пришлось бы этим заняться, а в ресторане можно было прихватить что-нибудь вкусненькое для стариков; судки, по обыкновению, лежали рядом, на переднем сиденье.

У входа в "Баку" толпились люди; с возвращением после ремонта на улицу Горького ресторан восстановил былую популярность.

Пробившись к двери, уткнулся в небольшую продолговатую табличку вызывающе желтого цвета; текст на ней гласил, что сегодня (именно сегодня, в субботу, когда я решил заглянуть сюда!) ресторан начинает работать с двух часов дня вместо обычных двенадцати...

До открытия оставался еще целый час (тот самый неожиданно образовавшийся); целесообразней всего было пересидеть его в машине, причем не здесь, у ресторана, а у дверей прачечной, чтобы успеть сдать белье даже в том случае, если девушке в черном халате вздумается открыть их всего на несколько минут...

Судки, жалобно звякнув, вернулись на свое место на переднем сиденье. Следом полетел было и пиджак, все еще висевший на плечах, но тут я услышал свое имя: кто-то выкрикнул его подряд несколько раз с такой истошной радостью, что сразу стало ясно - кому-то я очень нужен. Окликни меня кто-нибудь так на озере или на реке, я бы ничуть не удивился, - наглотавшись воды и погружаясь на дно, и громче завопишь, увидев знакомого. Но здесь, в центре Москвы, средь бела дня этот крик ничего приятного не сулил. Насторожило и то, что имя прозвучало не в его обычном московском варианте - Эдик, а в том, старом, почти забытом, отцовско-материнском:

-Этем!..Этем!..

Алика я узнал сразу - сухое до твердости и все такое же легкое тело друга детства ударилось о грудь с почти деревянным стуком.

-Твоя? - объятия наконец разомкнулись.

Конечно же Алик не сомневался в ответе и спросил только для того, чтобы сделать мне приятное: из всех возможных жизненных побед для моих соотечественников одна из самых главных - приобретение автомобиля, жизни кладутся для ее достижения, что же говорить о бедном Алике, с восемнадцати лет сидящем за баранкой государственного грузовика?