- Мы думали, участковый, - сообщила она весело, тщательно запирая за мной дверь.
Из туалета вылез прожорливый Толик, а в комнате из-под кровати выскочила шестилетняя Маша. В отличие от Толика, которого и хотел застукать участковый, она пряталась под кровать без всякой необходимости, и многочисленные попытки объяснить ей, что приход участкового для нее не опасен, результатов не давали.
- А где Оля? - спросил я, когда Таня поставила передо мной чай в стаканчике армуды, когда-то мною же и подаренном.
- На репетиции.
- Что нового слышно?
- Все ждет, - вздохнула Таня, пытаясь печальной усмешкой как-то отделить себя от осуждаемого всеми поведения сестры.
Толик с аппетитом поглощал бутерброды.
- Ну, как она? - спросил я его. Имелась в виду жизнь. Надо же было и Толика вовлечь в беседу, чтобы сделать приятное Тане. Очень уж она стеснялась своего сожителя.
- Скоро еду. - Бедняге не сразу удалось проглотить содержимое туго набитого рта, и он долго прокашливался, прочищая горло.
- Письмо пришло...
- Откуда?
- Из Таганрога.
- Но ты же не пьешь сейчас.
- Они лучше знают. - Толик покосился на Таню и обреченно полез в карман за письмом. - Надо ехать.
- Глупость какая-то. - Таня сунула Толику очередной бутерброд; Маша рисовала здесь же за столом, слушая разговоры взрослых. - Какие-то посторонние люди руководят твоей жизнью.
- Они не посторонние, - с унылым резоном возразил Толик, принимая бутерброд. - Они мой цикл знают. Раз пишут "пора", значит, скоро запью.
Письмо было от сотрудников Таганрогской психиатрической лечебницы и начиналось словами: "Дорогой Толик, что же ты не едешь? Мы тебя ждем. Пора..." Почему-то от своего алкоголизма он лечился только в Таганроге, хотя родился и всю жизнь прожил в Москве.
- Видишь? Надо ехать...
- Неужели у тебя ни капли воли нет?! - сердилась Таня. - Ты же обещал.
Толик виновато шевелил рыжими усами и ел. Обжорство было его спасением; даже многолетний алкоголизм не подорвал могучего Толиного здоровья. В перерывах между запоями и догадаться нельзя было, что он так тяжело болен: ни красноты в глазах, ни дрожания рук, ни расширенных сосудов, вполне цветущий вид был у Толика, считавшего себя художником и поэтому нигде не работавшего.
Но от участкового Толик прятался по другой причине. Таня охотно eго содержала (в общем-то и не любя особенно, так просто жили вместе, сошлись по случаю, как говорится), но мужем у нее числился совсем другой человек. Именно числился, потому что никакого отношения к ней не имел, и зачастил в дом лишь последнее время, из-за того же участкового. В отличие от Толика, он жаждал, чтобы его застали здесь и зафиксировали этот факт в каком-нибудь официальном протоколе.
Звали его Яшей. По всеобщему мнению, он был гениальным кинорежиссером; короткометражка, которую он снял на одной из провинциальных студий, действительно получила несколько международных премий, но почему-то восстановила против него руководство студии.
Яша приехал в Москву, был обласкан крупнейшими кинематографистами страны и начал переговоры о постановке полнометражного фильма в столице. Дело это, видимо, было сложное, затяжное; деньги, полученные за короткометражку, уже давно съедены, а главное - возникла необходимость в московской прописке: по всеобщему уверению, прописка могла значительно упростить ситуацию. И тут, конечно, вспомнили о Тане и Оле. Кто же, как не они, должны помочь начинающему гению?
Поскольку Оля ждала своего Чиндяйкина, а Тане вроде терять было нечего за Толика она замуж не собиралась, а отец Маши исчез через год после ее рождения - то выбор пал именно на Таню. И она безропотно пошла в загс, чтобы малознакомый ей Яша имел возможность снимать в Москве свои гениальные фильмы. С тех пор он появлялся редко, голодный и смущающийся, с большим желтым портфелем, в котором среди предметов первой необходимости - бритвы, зубной щетки, запасного белья и нескольких сценариев - лежали две круглые жестяные коробки с его фильмом.
Яшу кормили, давали возможность помыться, и он опять исчезал, чтобы продолжать свою борьбу за полнометражный фильм.
Толик Яшу не любил. Как-то Яша робко заметил, что сочетание бисквитного пирожного с соленым огурцом может привести к несварению желудка, и, к несчастью, ночью железный Толик впервые в жизни почувствовал себя неважно. Утром, будучи натурой художественной и склонной к суеверию и мистике, Толик заявил, что у Яши дурной глаз и в дом его пускать опасно. Всерьез этого никто не принял, но угрюмая настороженность Толика еще более сократила число Яшиных визитов. И так бы все и шло, если бы кто-то из соседей не разнюхал про Танин брак и не сообщил куда следует. С тех пор зачастил участковый, требуя Яшу и возражая против Толика. Выражаясь официально, он утверждал, что брак с Яшей носит фиктивный характер, и настаивал на лишении его прописки. Этим и объяснялась нервная обстановка в доме. Любой стук в дверь мог означать очередную облаву.
Читать дальше