Рустам Ибрагимбеков: Структура момента

- Нет.

Она улыбнулась.

- Вы ведь на всех семейных торжествах в этом доме жарите шашлык и развлекаете гостей романсами о любви в честь Нины?

И этот вопрос был задан с такой милой, почти детской наивной интонацией, что, даже понимая его истинный смысл, невозможно было к чему-нибудь придраться.

- А что в этом плохого? - спросил я, тыча вилкой в тарелку, которую держал в левой руке. - Это мои друзья.

- Друзья?! - В широко раскрывшихся прозрачных глазах женщины вдруг заискрилась откровенная насмешка.

- Я вас не понимаю, - не выдержав наконец, сказал я довольно сердито и поэтому громче, чем полагалось.

Мужчины, сидящие за столом, разом повернули головы в мою сторону. Женщина пожала плечами и обменялась с ними удивленным взглядом. Один из мужчин, с бесцветными пушистыми ресницами и тщательно зачесанными на льдину волосами, по всей видимости, был ее мужем.

- А что вы кричите? - спросил он. - Вам, по-моему, ничего особенного не сказали.

Это уже начало походить на коллективный розыгрыш.

- Почему вы обиделись? - все с тем же наивным дружелюбием поинтересовалась женщина. - Каждый живет, как ему нравится. Это ваше право, в конце концов.

- Какое право? Чушь какая-то.

Я отложил тарелку, встал. Видимо, голос мой услышали в комнате - оттуда появилась удивленная Нина.

- Научитесь вести себя в обществе, молодой человек, - подключился к разговору пожилой толстяк, густая седая шевелюра которого победно контрастировала с лысиной пушистоглазого мужа.

- Что случилось? - будто не замечая конфликтной ситуации, улыбнулась всем Нина и взяла меня под руку.

- По-моему, тебя ревнуют, Ниночка, - заявила женщина. - Другого объяснения быть не может.

- А ну-ка, а ну-ка, сейчас мы все выясним. - Продолжая улыбаться, Нина тянула меня за собой в детскую комнату.

- Что случилось? - Улыбка сползла с ее лица, как только была прикрыта дверь. - Почему у тебя такой ужаленный вид?

- Кто эта женщина?

- Жена Олежкиного декана. А в тем дело?

- Откуда она знает, что я у вас регулярно пою? И про шашлык?

- Ну, бог ты мой, рассказал кто-нибудь.

- Кто-нибудь?

- Ну, я сказала. А что тут такого? Нет, ты неисправим...

- А то, что я тебя ревную, это тоже ты ей рассказала?

- Ну, боже, не делай из мухи слона. Какой ты все-таки азиат...

- Да, я азиат... И мне не нравится, когда надо мной насмехаются...

- Это все твои выдумки... Они милые интеллигентные люди...

В дверь просунулась голова Олега.

- Кончайте, братцы, личные беседы. Ты бы лучше сходил за гитарой, Эдик. Он говорил громко и весело, чтобы было слышно в холле. - Ты что за номера выкидываешь? - уже другим тоном, обиженно и строго спросил он, войдя в комнату. - Напился, что ли? Люди первый раз в доме. Брось свои кавказские штучки... Ну что она тебе сказала? Ты никогда не пел у нас? A то, что ты сто лет в Нину влюблен, об этом даже сторож у нас в институте знает. Иди извинись перед людьми. И на этом кончим!

- Не буду я ни перед кем извиняться.

- Ну не извиняйся. - Олег поморщился. - Черт с тобой. Оставь только людей в покое. Сиди себе помалкивай. - Он пошел к двери. Нина направилась следом.

- Все не так было, - попытался я остановить их. - Они же откровенно насмехались...

Олег, поправив свободно завязанный галстук, замедлил шаг у самого порога.

- Слушай, - сказал он, глядя чуть в сторону, мимо меня, - неужели ты не понимаешь, что надоел всем? Ты же не ребенок, есть же какой-то предел, в конце концов. Она тебя жалеет, я терплю, но ты-то сам должен понимать, что так дальше продолжаться не может. Пора кончать эти детские игры. Ну любишь, страдаешь, я все понимаю, ну а что дальше! Тебе же и о своей жизни надо подумать...

Нина молча, ни слова не произнеся, вышла вслед за ним, оставив меня у полки с детскими книжками и коллекцией игрушечных автомобилей. На красном кузове одного из них было написано "хи-хи" - как раз в соответствии с ситуацией.

Странное у меня было в этот момент состояние: после сказанного Олегом потеряла всякий смысл обида на то, что именно Нина, Нина, в которую я влюбился, еще сдавая вступительные экзамены в университет, своей болтовней дала повод для насмешек надо мной. Страшно было другое. Она молча выслушала все, что сказал ее муж, и не попыталась даже возразить, сказать хоть слово в мое оправдание. Она, которая на протяжении четырнадцати лет твердила мне, что так нуждается в моей любви.

Я прошел через холл, глядя прямо перед собой, не замечая людей, мимо которых двигался. Женское лицо, мелькнувшее справа, было одновременно похоже и на Нину, и на женщину с жемчужными серьгами, отсекшую четырнадцать лет моей жизни с легкостью опытного хирурга-онколога.