Валерий Исхаков - Легкий привкус измены

Превзойти эталон пока не удавалось никому.

Что касается Кати, то она привыкла к своей эталонной роли и не потерпела бы соперниц в несчастье - но сама стала несколько глуховатой к несчастьям других. И когда люди абсолютно счастливые (а рядом с ней такими могли считаться почти все) на ее глазах заводили связи на стороне, она смотрела на них неподвижным, как бы замороженным взглядом и говорила капризным, привычно печальным голосом:

- Ну, не понимаю я вас, сударь (или сударыня). Чего вам еще не хватает? Зачем вам все это надо? У вас такая умная, обаятельная, красивая жена (умный, обаятельный, талантливый муж), а вы ищете каких-то пошлых приключений на стороне. Это наконец просто непорядочно...

Когда Алексей Михайлович впервые услышал от Кати такое, он был искренне тронут ее печалью. Ему было больно смотреть в ее неподвижные, словно стеклянные глаза, которые глядели сквозь него, его не видя, наблюдать за неловкими, какими-то деревянными жестами ее некрасивых, длинных, худых рук с выступающими синими венами, он непроизвольно вздрагивал, когда голова Кати при разговоре вдруг коротко и резко дергалась - всегда вниз и вправо, - причем она сама этого не замечала. Ему хотелось подойти к ней, насильно закрыть ей немигающие веки, чтобы не видеть стеклянного взгляда, взять ее, как ребенка, на руки и укачать под колыбельную песенку - однако он не рисковал даже дотронуться до ее руки. Ему казалось, что реакция будет непредсказуемой, что она или разрыдается и бросится ему на шею, умоляя тут же, немедленно спасти ее, увести от злодея-мужа, или, что вероятнее, зашипит, как кошка, и расцарапает ему лицо длинными острыми ногтями.

При том, что руки у нее были слишком длинные и худые, и синие вены образовывали на наружных сторонах предплечий некрасивые квадраты (он специально сравнивал узоры сосудов у разных людей и ни у кого подобного не видел), кисти напротив были изящны и породисты, с длинными тонкими пальцами и очень длинными, ухоженными ногтями. И то, что даже в летний зной ладошки и пальцы казались красновато-синими, замерзшими, а кожа на внутренней стороне пальцев морщилась, будто ее было чуточку лишку, не портило их. Но все же не хотелось, чтобы эти отточенные коготки до крови разодрали ему кожу и выцарапали глаза.

Если бы их разговор с Катей был единичным, Алексей Михайлович так бы и сложил в душе жалость к Кате и продолжал жалеть ее дальше, но она заводила свою песнь снова и снова - и вскоре он уже с трудом выносил ее и старался пореже встречаться с нею. Что было непросто, поскольку Виктория жалела кузину и считала своим долгом "выводить ее в свет". Она и кавалеров ей подыскивала, но Катя их немедленно отшивала все тем же методом: "Ну как вы можете, сударь, у вас такая очаровательная, молодая, красивая жена..." - так что Алексею Михайловичу приходилось кавалерствовать за двоих, и он скрепя сердце брал три абонемента в филармонию вместо двух, покупал три билета в оперу - и, подавая после спектакля Кате дубленку, старался улыбаться так же приветливо, как улыбался Виктории, когда она, снисходительно позволив одеть себя новой роскошной шубой, на миг застывала в его объятиях.

Надо отдать должное Кате - она всегда была готова отдать деньги за билеты и платить за себя в кафе после концерта, и никогда не требовала, чтобы Алексей Михайлович провожал ее до дому: они с Викторией сажали ее в троллейбус, она махала им рукой в тонкой черной перчатке, привычно печально глядя сквозь заднее окно, жующие жвачку челюсти меланхолично двигались - и такую, печальную, машущую, жующую, троллейбус увозил ее прочь, и Алексей Михайлович с Викторией на какое-то время оставались вдвоем.

16

Наталья, жена Алексея Михайловича, близко, даже чуть ближе, чем с Викторией, сошлась с Катей и сочувствовала ей больше, чем Виктория. Правда, к дому Катю не приваживала - женщина от природы одаренная наблюдательностью, Наталья видела, что Катя норовит встать между Алексеем Михайловичем и его пассией, что она раздражает Алексея Михайловича, к тому же со своей привычкой решать за других, что можно делать, а что нельзя, что правильно, а что неправильно, она рано или поздно начнет вмешиваться и в их брак, и придется идти на резкий и неприятный разрыв.

Когда однажды Катя позвонила Наталье и по секрету сообщила, что только что видела Алексея Михайловича с Викторией в фойе Дома кино (ее на этот раз пригласила не Виктория, а подруга с работы), где они чинно прохаживались под ручку, "ну прямо как муж и жена!" - Наталья спокойно и снисходительно объяснила, что отношения Алексея Михайловича и Виктории начались задолго до того, как он женился на ней, Наталье, и задолго до их женитьбы кончились, а то, что от них осталось, - это тень в Хиросиме, пепел отгоревшей страсти и, как всякий пепел, уже не вспыхнет вновь, так что не следует его ворошить. Куда безопаснее позволять мужу встречаться с бывшей любовью, чем препятствовать ему и тем подталкивать к новым увлечениям.