Иван Панаев: Она будет счастлива

Онъ выпилъ свой бокалъ, и вино снова замахровило верхушки осушенныхъ бокаловъ.

Когда громъ пѣсенъ и восклицаній смолкъ, пожилой человѣкъ, улыбаясь, обратился къ Горину.

— Знаете ли, — началъ онъ, глядя на него пристально и поддерживая рукою свой подбородокъ, — знаете ли, что въ васъ я вижу представителя нынѣшней молодежи: вы человѣкъ, въ высшей степени заключающій въ себѣ всѣ ея достоинства и всѣ недостатки. Я всегда любуюсь вами и часто негодую на васъ: съ такимъ внутреннимъ образованіемъ, съ такими наружными средствами, съ такою свѣтскою ловкостью вы часто хандрите, вы всегда бездѣйствуете въ обществѣ. Это непростительно! И между тѣмъ, повторяю, это общій порокъ нынѣшней молодежи. Эхъ, гг., не забудьте: вы призваны кружиться въ гостиныхъ, побѣждать, покорять, торжествовать побѣды, а вы лишаете общество души, тогда какъ должны быть душою его; вы безжалостно оставляете дамъ въ жертву тоски и одиночества: онѣ жаждутъ взглядовъ страсти, словъ любви, и что же находятъ вмѣсто всего этого? Недѣли двѣ тому назадъ я нечаянно слышалъ, какъ одинъ молодой человѣкъ, и, замѣтьте, чрезвычайно образованыый и умныій человѣкъ, въ продолженіе трехчасовой мазу г рки очень серьезно разглагольствовалъ съ своей дамой о погодѣ, о скользкости паркета, объ удобствѣ освѣщенія улицъ газомъ…

Хохотъ прервалъ разсказчика.

— Кто этотъ любезникъ? — вскрикнуло вдругъ нѣсколько голосовъ. — Кто была эта дама? — Гдѣ это было? — И между тѣмъ оттычки шампанскаго вторили крикамъ.

— Поневолѣ станешь хвалить свое время, — началъ снова ораторъ, уловивъ минуту тишины. — Я имѣю не слѣпое пристрастіе къ прошедшему, не это безотчетное и смѣшное стариковское: "а вотъ какъ при насъ-то бывало!" Нѣтъ, мы въ самомъ дѣлѣ жили не по-вашему въ ваши лѣта; мы бѣгали за удовольствіями, мы ловили ихъ на лету, мы отыскивали ихъ на днѣ морскомъ; и ужъ зато намъ некогда было считать времени. Правда, мы иногда ставили послѣдній занятой грошъ ребромъ, но въ насъ кипѣла молодость. Мы извѣдали ее со всѣми безумствами, со всѣми бурями, со всею нѣгою.

— Ваша правда, Свѣтлицкій, — перебилъ одинъ изъ собесѣдниковъ, разваливаясь на стулѣ и заложивъ палецъ руки за жилетъ. — Да! поколѣніе нашей молодежи жалкое; но развѣ мы виноваты въ томъ, что судьбѣ угодно было выбросить насъ не прежде и не послѣ, а именно теперь? Мы составляемь собою переходъ отъ невѣжества къ истинному просвѣщенію, отъ животности къ высокому познанію самихъ себя, отъ тьмы къ свѣту. Вы жили въ періодѣ младенчества, мы живемъ въ періодѣ дѣтства: вотъ разница между вами и нами! Въ насъ уже проявилось сознаніе, въ насъ уже есть порывы къ ученію, жажда къ познанію — конечно, это уже шагъ впередъ; но мы, дѣти, воображаемъ о себѣ гораздо болѣе и желаніе смѣшиваемъ съ исполненіемъ. Вотъ откуда должно вывесть тысячи неизбѣжно смѣшныхъ сторонъ нашихъ. Мы между бездѣльемъ и дѣломъ, въ вѣчномъ колебаніи между тѣмъ и другимъ. Я стою за крайности, гг.; разумѣется, крайности лучше; но отъ насъ ли зависитъ выборъ?

— Я не доискиваюсь причинъ вашей нелюбезности, гг., — продолжалъ Свѣтлицкій, — но говорю только, что есть, что вижу, что мнѣ кажется; говорю потому, что принимаю во всѣхъ васъ участіе. Вы черезъ себя теряете все въ обществѣ, вы выпускаете изъ рукъ собственное счастіе. Я знаю одну прелестную женщину, одну изъ тѣхъ женщинъ, при появленіи которыхъ слышится въ гостиныхъ говоръ восторга и шипѣніе зависти, женщину съ ангельскою душою и съ огненнымъ сердцемъ, которая очень неравнодушна къ одному изъ сидящихъ здѣсь съ нами за столомъ.

Свѣтлицкій обозрѣлъ всѣхъ и улыбнулся.

Любопытство выразилось на всѣхъ лицахъ. Лица юношей обратились къ пожилому человѣку съ вопросительными взглядами. Каждый принималъ слова его на свой счетъ, каждый былъ въ ту минуту и гордѣе, и самодоволыіѣе. Фантазіи каждаго стали прихотливѣе разыгрываться, воспаляемыя виномъ. Вино заставляло вѣрить и довѣрять, вино сорвало цѣпи съ воображенія и пустило его рыскать по волѣ.

— Кто этотъ счастливецъ? — Скажите, кто изъ насъ? пусть ея имя будетъ тайной! — Закладую сто противъ одного, что это или я или графъ Вѣрскій! — За здоровье счастливѣйшаго изъ насъ! — За здоровье прекрасной незнакомки!

Наконецъ крики слились въ одинъ нестройный гулъ…

— О! въ эту минуту я отдамъ жизнь! — воскликнулъ Горинъ, — цѣлую жизнь съ безконечною цѣпью наслажденій за одинъ поцѣлуй любви, за одно пожатіе страсти! Скажите мнѣ. что есть женщина, которая любитъ меня, и я окачу васъ шампанскимъ!