Вера Крыжановская - Болотный цветок

Реймар побледнел, вскочил и смущенно оглянулся на дом, у стены которого стояла их скамейка: над ними приходился балкон комнаты Марины. Однако верхнее помещение теперь пустовало, и молодая девушка спала в комнате тетки, на другой стороне дома; тем не менее рыдание донеслось сверху.

Встревоженная Эмилия Карловна в недоумении смотрела то наверх, то на племянника.

— Я схожу поглядеть, спит ли она? Кто же это мог плакать, — сказала она, торопливо направляясь к террасе.

Постель Марины была пуста, а Мариетта доложила, что та не могла, по-видимому, заснуть, встала и сказала, что пойдет наверх за книгой.

— Уж с полчаса, как барышня ушла, — добавила она.

Встревоженная Эмилия Карловна пошла наверх. Везде было пусто и тихо, лишь комната Марины оказалась запертой на ключ, и, сколько она ни стучала, дверь не открылась.

Очень огорченная вернулась она к племяннику, который в беспокойстве, злясь на свою неосторожность, ходил по террасе.

— Бедняжка все слышала, — со слезами на глазах сказала старушка.

На другой день Марина занята была укладкой вещей и не сошла вниз, а обедала у себя в комнате; потом она ездила на кладбище и свезла венок на могилу матери.

На следующий день Фарнроде уехал, а к вечеру приехал за дочерью Адауров.

Утром Марина, уже в дорожном платье, пришла перед отъездом проститься с хозяйкой и поблагодарить ее за доброту и заботы о ней.

Растроганная старушка много и крепко целовала ее и желала ей всякого счастья в будущем.

— А вы напишете мне, как вы там живете? Или сердиты на злую старуху? — с улыбкой сказала она, заглядывая в смущенные глазки Марины.

— Если вы желаете и интересуетесь моей судьбой, я охотно вам напишу. А за что мне сердиться? Напротив, я могу быть вам только благодарна за ваше лестное обо мне мнение. Может быть, я и в самом деле не столь ядовита и опасна, как кажусь.

Что-то тоскливое, горькое мелькнуло на ее лице и, обняв еще раз мадам Коллеони, Марина пошла садиться в экипаж.

Уже две недели как во всей квартире Павла Сергеевича царила лихорадочная суета, вызванная полученным из заграницы приказанием генерала привести все в порядок к приезду его с дочерью.

Уборка дома шла под наблюдением старой ключницы, прежней няни Марины, Авдотьи Мироновны, которая одна из прежней прислуги выдержала натиск новой хозяйки и не дала себя выгнать.

Ко дню возвращения Марины под отцовский кров все было готово. Ее ждало уютное гнездышко, состоявшее из голубой спальни, розового бархатного будуара и зеленой гостиной; на окнах висели кружевные занавески, в жардиньерках посажены цветы, драгоценные безделушки расставлены по этажеркам.

Прежде это были комнаты Надежды Николаевны; но после разрыва с женой Адауров приказал их закрыть, ничего не трогая, и теперь отдал дочери. Для второй жены он отвел комнаты в другом конце дома. Сама Юлианна Адамовна гостила пока у родных и должна была вернуться месяца через полтора.

Обойдя комнаты матери, в которых часто играла ребенком, и увидав вновь свою прежнюю 'детскую', обращенную ныне в гардеробную, где сохранился даже шкаф с ее игрушками, Марина разрыдалась под наплывом воспоминаний.

Она живо устроилась в своем гнездышке и сразу хорошо себя почувствовала; отсутствие мачехи служило ей громадным облегчением, давая возможность осмотреться и войти в новую жизнь.

Отца она видела лишь за обедом; он рано вставал, проводя утро и часть дня на службе. Эти часы уединения были для Марины истинным наслаждением и благотворно действовали на ее душу; она отдыхала после всех волнений и чувствовала себя, точно очнулась от тяжелого кошмара бродячей жизни. Теперь она без дрожи не могла вспомнить это дикое мыканье с одного модного курорта на другой, томительные разъезды по балам, спектаклям и скачкам, вечную смену туалетов, точно на сцене, и вообще всю эту пустую, шумную, бестолковую жизнь, которая ничего не давала, кроме пресыщения и усталости.

Когда умерла мать, она жалела ее от всей души; но, странное дело, ее кончина не оставила пробела в жизни Марины. У Надежды Николаевны всегда не хватало времени для дочери, и покинула она ее без единого слова на прощанье. Это себялюбивое равнодушие — а Марина догадывалась об истинной причине смерти матери — оставило в ее чуткой, любящей душе смутное впечатление тоски и обиды.

Павел Сергеевич был к ней добр и нежен; послеобеденное время он зачастую проводил с дочерью, катался с ней и подолгу разговаривал; но, в общем, предоставил ей полную свободу, назначил на карманные расходы довольно большие деньги и засыпал подарками. Марина привязалась к нему со всей нежностью своего больного сердца, но выказывала ему свою привязанность как-то застенчиво, и это трогательное чувство все больше и больше привлекало к ней отца.