Вера Крыжановская - Грозный призрак

— Идемте сейчас же! Я ничего не боюсь и рад всему, что может отвлечь меня от тяжелых и мучительных дум.

Князь взял лампу и прошел с бароном в музей, где зажег канделябр, чтобы лучше осветить зверя.

Барон нагнулся и недоверчиво, даже несколько насмешливо, ощупал тигра, но вдруг вскрикнул и стремительно выпрямился: он заметил исчезновение ожерелья на статуе Кали.

— Взгляните: украли ожерелье! Это дерзость, переходящая всякие границы! Но я разыщу вора и берегись он, если не вернет мне бесценную вещь! — кричал он, дрожа от бешенства.

— Воздержитесь от поисков этой ужасной вещи и благодарите Бога, что нашелся болван, избавивший вас от нее и тем самым накликавший на себя все беды, которые она навлекает. А теперь забудьте на минуту ожерелье, отойдите и пристально посмотрите на Пратисуриа.

Достав с груди крест, о котором уже упоминалось ранее, князь поднял его над головой тигра. Мгновенно по телу зверя пробежала дрожь, в зеленоватых, фосфоресцирующих глазах зажглась искра жизни и они обратили на барона дикий, хищный взгляд, могучие кости сжались, а из полуоткрытой пасти вырвалось точно кровавое пламя.

Бледный и дрожащий барон прислонился к стене.

— Ну что, теперь вы верите? — спросил князь пряча крест.

— Трудно не верить. Но что же мы сделаем с этим проклятым исчадием ада?

— Я не обладаю достаточным знанием, чтобы уничтожить семейство вампира и статуи, но могу замкнуть обоих в магический круг, который временно парализует их. Я слишком слаб и было бы опасно вступать в борьбу с силами зла, но впоследствии надо будет попросить Веджага-Синга уничтожить дьявольское животное и усмирить злой дух Вайрами. Пока я сделаю, что могу, а вы выйдите и ждите меня.

Князь ушел в свою комнату и принес оттуда два металлических круга с кабалистическими знаками, сделанными красной эмалью. Один из них он надел на шею тигра вместе с различными другими вещами, затем он снял статую с подставки, поставил ее во второй металлический круг. После этого князь опустил шторы, положил на захваченную жаровню различные травы, посыпал их ладаном, миррой и белым порошком, и все это зажег. Высоко держа крест и произнося формулы, князь вышел, пятясь, запер дверь на два оборота и после этого направился к барону.

— На время приятели в плену и могут развлекать друг друга, а ключ от залы надо запереть в металлический шкаф, повесив там крест. Прислуге же запретите входить в эту комнату под каким-либо предлогом.

— О, этого нечего бояться: все в безумном страхе и ни один не приблизится, конечно, к этому дьявольскому месту, — ответил барон, бледный и с изменившимся лицом.

На следующий день они занялись осмотром той стены в капелле, где был красный крест, и за разобранной кирпичной кладкой открыли глубокую нишу, где пустой цоколь указывал, что в прежнее время там помещалась статуя святого. Теперь же на цоколе стояло что-то вроде отвратительной мумии: тонкая железная цепь должно быть крепко связывала заключенного, судя по тому, что и теперь еще она поддерживала тело, на котором висели лохмотья одежды. Судорожно сведенные конечности и чрезмерно раскрытый рот доказывали, как ужасна была агония несчастного.

В тот же вечер тело перенесли в соседнюю сельскую кирху для погребения по христианскому обряду. Нишу вымыли и окропили святой водой, повесив крест, до тех пор, пока не восстановят святое место. Все обитатели замка были в восторге, будучи убежденными, что спокойствие водворится, раз удален труп. Что касается запертой комнаты, то она внушала такой ужас и страх, что всякий обходил ее, только бы миновать дверь музея, где в настоящее время хранились все привезенные бароном древности.

На следующий день после заупокойной обедни и погребения рыцаря Раймонда барон поспешил покинуть замок, а князь должен был последовать за ним днем позднее, так как не успел еще закончить некоторые очистительные обряды в капелле.

Старый замок снова опустел и затих.

Но через неделю после отъезда князя очень тревожное письмо управляющего известило барона, что три ночи подряд в запертой комнате происходил адский грохот, переполошивший весь дом. Сначала раздался громовой рев, так что от него дрожали стены, потом послышались крики, дикое пение и комната казалась освещенной, хотя днем было видно, что шторы опущены. Однако после этих трех ночей все стало спокойно.

Несмотря на то, что великодушие покойного Заторского избавило барона от тяжелых мытарств громкого процесса, он все-таки не мог обрести душевного равновесия. Прежде всего, газеты говорили о «таинственной зельденбургской драме», а затем в обществе загадочное происшествие обсуждалось на все лады: преждевременная смерть молодого и всеми любимого и уважаемого доктора возбуждала сожаление, и это сочувствие не омрачала тень, брошенная на покойного непристойной связью. При всем том, хотя нанесение чести барона оскорбления и делало его гнев понятным и извинительным, а все-таки угрызения совести мучали Максимилиана Эдуардовича. Он укорял себя в двойном убийстве, и пребывание в Петербурге стало ему невыносимо. Он решил провести несколько лет за границей и выбор его пал на Италию, где климат способствовал бы укреплению здоровья Лили, которая была очень слабенькая и много болела в детстве. Барон уговорил князя Елецкого побыть с ними до их отъезда: он все сильнее привязывался к серьезному и спокойному молодому человеку, а его беседы и знания имели на барона благотворное влияние. Разыгравшиеся в Зельденбурге страшные явления произвели полный переворот в его душе, и интерес к оккультной науке почти заглушил в нем страсть к археологии. Но оба они не замечали, с какой жадностью Лили старалась ловить всякий случай, чтобы слышать что-нибудь из их разговора о мистических предметах.