Вера Крыжановская - Грозный призрак

Тон генеральши был саркастический и взгляд выражал скрытое презрение. А баронесса едва сдерживалась.

— Вы очень скоры и крайне… строги в своих приговорах, Елена Орестовна, — хрипло проговорила она. — А знаете ли вы супружескую жизнь этой женщины? Может быть, она была невыносима и, возможно, что бедняжка чувствовала себя несчастной, а когда судьба послала ей человека, который ее понимал и утешал, то она, естественно, привязалась к нему. Тот, конечно, всегда нашел бы женщину, которая полюбила его, а она, привязанная к мужу раба, осуждена была влачить жалкое существование и, естественно, не захотела упустить любимого человека, свою опору, свой якорь спасения.

— И подобно боа-констриктору предпочла задушить своего утешителя, чем вернуть ему свободу? — сурово заметила генеральша. — Нет, моя милая, ваша защита ничего не стоит. Кто мешал этой «несчастной» развестись и выйти за «утешителя», который один, будто бы, понимал ее и, услаждая часы ее одиночества, те самые часы, пока муж работал в поте лица, чтобы добывать средства на ее наряды и удовлетворение прихотей «несчастной жертвы», представляя ей все прелести праздной жизни. Жалеть приходится мужа, принужденного в своем же дому каждую минуту сталкиваться с господином, которому не подыщешь и названия за исполняемую им роль относительно жены, с человеком, пожимающим без зазрения совести руку мужа и зовущимся его другом. Глубоко презираю я людей, подобных Балуеву, которые не желают завести собственную семью и предпочитают паразитом втираться в чужое гнездо, позорить его, а иногда и совершенно разорить.

Вадим Викторович был бледен и чайная ложка дрожала в его руке, а баронесса бесилась, ее лицо покрылось красными пятнами. Надрывающимся голосом она выкрикнула: — А я все-таки беру под свою защиту обоих несчастных: они умерли и их могилу можно бы не забрасывать грязью… А если между ними была только платоническая, честная дружба? Если он приходил просто, чтобы поболтать и развлечь ее? К несчастью, в свете немало устаревших кокеток, которые не могут уже завести любовника, а потому завидуют каждой молоденькой женщине. Эти ведьмы клевещут, устраивают семейные скандалы, рассылают анонимные письма и науськивают против невинных мужа, а тот, если не дурак, плюнет на такие злостные наветы и спокойно наслаждается своим счастьем и любовью жены, которая обеспечивает ее верность.

Генеральша залилась едким, презрительным смехом.

— Вы, милая моя, рассуждаете совершенно, как институтка. Когда чужой человек прилипнет, как пластырь, к замужней женщине и проводит с нею все время, только очень наивные души могут предполагать платоническую дружбу. А если простоватый муж удовлетворяется преподносимой ему притворной любовью и не сознает своего смешного положения, тем лучше для него и да здравствует глупость! Но оставим эти подробности, мы забыли, что юной Мэри не идет слушать подобные споры. К тому же я кончила завтрак и иду гулять.

Она встала, любезно поклонилась присутствующим, взяла зонтик и вышла со своим кинг-чарльзом.

Мэри слушала разговор бледная и смущенная, каждый нерв ее дрожал, а наивный взор был прикован к генеральше, осмелившейся говорить этой нежной паре, в глаза, такие истины. Когда Бармина вышла, Мэри также поспешила встать и нетвердым голосом сказала, что желает писать матери; ей страстно хотелось остаться одной, и она заперлась в своей комнате. Выходя из столовой Мэри еще слышала визгливый голос баронессы, кричавшей:

— Старая змея, чтоб отсох твой проклятый язык! Но как вам нравятся такие намеки, Вадим Викторович?

— Скажу, что нельзя выколоть людям глаза и заткнуть рот, — отрывисто и глухо ответил доктор, а потом с шумом отодвинул стул и вышел.

Словно лев в клетке шагал он по своей комнате, и все в нем кипело. Возмездие впервые поразило его: он назван подлецом и похитителем чужой чести публично, да еще в присутствии Мэри. Что подумала бы она о нем, если бы узнала, в какую грязь окунулся он по шею? Любовь превратилась бы в презрение. А он опутан животной страстью надоевшей ему до отвращения женщины, которая не выпускает его. У него явилось страстное желание все бросить и бежать, чтобы не переступать больше порога этого дома: баронесса способна ведь на такую выходку, которая вызовет еще больший скандал. С тяжелым, как стон, вздохом он бросился в кресло и закрыл лицо руками.

За обедом разговор шел вяло. Баронесса едва сдерживала кипевшее в ней бешенство, а доктор старался выйти из неловкого положения, болтал с детьми и предложил после обеда прогулку с ними и Мэри в развалины старого монастыря. Молчавшая до этого с надутым видом баронесса вдруг заговорила о важном денежном деле, по которому ей необходимо вечером же ехать в Петербург, и просила Заторского сопутствовать ей, с тем, что завтра вечером они вернутся. Вадим Викторович ответил, что обещал ехать в Бригитовку и в Петербург не поедет.