Дина Калиновская - О, суббота !

- Как жизнь поворачивает, так и хорошо..." Гришка!.. Мы вскапывали огороды и порядочно подзаработали на дорогу... Я, само собой разумеется, отступился от своей доли, раз так получилось... Гришка! Я скажу тебе, это была личность.

- Что же такое? - немножко задираясь, как бы говоря: "Знаю всех вас подряд, кодымские тихони",- спросила она.

- Ммм! Фигура! Огонь! Он все знал. Можешь себе представить? Все! Что были мы рядом с ним? Дети. Мальчишки. А он знал, что делается в мире. Он говорил с раввином по-древнееврейски, как я с тобой говорю сейчас по-русски! Он по-французски мог говорить с начальником станции не хуже, чем, например, я с тобой по-еврейски.

- Невысокий класс, допустим,- поддразнила она.

- Но все-таки по-французски!.. Он дружил с целым табором цыган, и они его любили. Он пел песни, как настоящий цыган! Он был знаком с Уточкиным, со знаменитым Уточкиным, познакомились в поезде, и Уточкину было небезынтересно с ним поговорить! Он перечитал всего Майн Рида и всего Буссенара, и у нас была своя лошадь... Твоя мама Гришу терпеть не могла... И было за что. Он всегда её дразнил Фертл Оф, Четверть Курицы, и прозвище прицепилось на много лет. У мамы была твоя фигура... Ее можно было поднять одной рукой. Фертл Оф - ей очень подходило... Гришка как-то опозорил ее перед всем местечком...

- О, ну-ка, ну-ка! Что значит опозорил?

- Не то, не то, что ты думаешь, бандитка! Смотри, у тебя капает на халат!.. Она села верхом на нашего жеребенка... Техас! Я вспомнил, его назвали Техас! Все хотели на нем покататься, когда нa него надели седло. И мама тоже захотела. Доверчивая девочка! Только она залезла и устроилась, Гришка хлестнул глупого жеребенка по ногам! А мама первый раз в жизни села на лошадь. Жеребенок понес. Ты знаешь, что такое "понес"?

- Ну, дальше! Я знаю, что такое "понес".

- Она проскакала по всему местечку. Как-то так получилось, что y неё поднялась юбка, и ноги совсем голые. И сделать она ничего не может! Молоденькая девушка! Невеста! А была суббота, все старики сидят возле домов, все местечко на улице!.. Тебе смешно!

- Тебе тоже смешно!

- А мама и сегодня слышать не может Гришкиного имени. Они потихонечку шли наклонной улицей и дошли незаметно до конца квартала, мороженое кончилось, надо было возвращаться.

- В оощем, ты ужасно рад, что он приезжает.- Ася вытерла руки платком, сунула их в кармашки, на каблуке повернулась лицом к аптеке.

Теперь они поплелись наверх, и приятно было неторопливо идти вместе по солнечной улице, и они старались делать шаги короткими.

- Что значит рад? Вообрази, что ты встретилась с кем-нибудь '13 фронтовиков!

- Ну и сравнение! - возразила она строго.

- А что такое! Нам тоже есть о чем вспомнить! Вполне возможно, что мы с ним поедем в Кодыму. Посмотрим, что там теперь -и как там теперь. Может оказаться, что сохранился старый вокзал. Может, цел тополь, на котором мы как-то ночевали!..

- Что значит ночевали на тополе?

- То и значит. Привязались веревками, чтобы не упасть во сне, и с удовольствием заночевали.

- Зачем?

- Зачем! Кто знает, зачем?

Ну вот и опять три мраморные ступеньки и алюминиевый каркас двери аптека.

- Я пошла,- по-военному отрубила Ася.

- Будь здорова.

Саул Исаакович подождал, пока она взбежала по ступенькам, покивала ему и растворилась за прозрачной дверью.

- Лейся, лейся, чистый ручеек с битым стеклом! - знал он, скажет сейчас Ася Леночке. Это был их пароль. Это означало, что Ася благодарна Леночке за подмену. Это означало, что Леночка может идти и развешивать порошки. На домашнем языке, вероятно, звучало бы как-нибудь иначе, может быть, так: "Катись, рыбка, на свое место!" либо: "Мамзель, мерси! И больше не проси!"; либо: "Считай себя, котенок, правофланговым!" Но здесь, в аптеке: "Лейся, лейся, чистый ручеек с битым стеклом!.."

Только так.

К Аде Саулу Исааковичу идти не слишком хотелось. У Ады, конечно, сидят, знал он, ожидающие примерки женщины, от скуки будут прислушиваться к не касающемуся их разговору. К Аде вообще заходить было не так приятно, как в аптеку. Из-за заказчиц сама Ада, одетая театрально, иногда даже в парчу, разыгрывала роль чужой и любезной дамы. Боже упаси принести ей мороженое!

Саул Исаакович и не ходил бы к ней на работу, но дело в том, что филармония по своему географическому положению находилась как раз на прямой' ателье - дом. Специально в филармонию Саул Исаакович не пошел бы, никаких дел там у него не могло быть. Без дела, просто для удовольствия, в тысячу раз знакомое помещение ходить незачем, нет, смешно, считал он.