Виктор Эмский: Адью-гудбай, душа моя !

3 2 1

И хотя мозги были тоже какие-то опилочные, я догадался, что это, как впрочем и все остальное, включая бабскую зажигалочку, конечно, не случайно. Гудя реле третьей фазы, я вспомнил как целых полтора года изображал из себя механика по лифтам. В юности, разумеется. А еще я подумал, что надо бы срочно смазать направляющие. И щелкнул ригелем. И выбрал "0". "Только бы не сесть на ловители", -- как-то механически подумал я. Увы, что значил этот самый "0", мне доподлинно неведомо даже сейчас, по прошествии. Не исключено, что имелась в виду пресловутая ноль-транспортировка. Или что-нибудь и того круче, типа "отключки". Но тогда это "зеро" я выбрал совершенно интуитивно. "О, Господи -и это все?!" -- офонарело подумал я и, ни секунды, бля, не колеблясь, ткнул пальцем в нижнюю пуговицу.

Глава вторая

Кромешная тьма в ее звуковом варианте

Знаете, я ведь и раньше, при жизни еще, смутно догадывался, что никакого там света нет. А потому, когда открыл глаза и ничего не увидел, особо не удивился. Просто констатировал, что Тот Свет -- это, скорее, та еще тьма. Ощущение было престранное. Ни меня, ни моей квартиры как бы не стало, хотя всеми фибрами души, несуществующей уже печенкой, я чувствовал, что пространство, меня окружающее -- это все та же, пропади она пропадом, двадцативосьмиметровочка на Ириновском. В том-то и фокус, что именно она, только какая-то другая, как бы ужаснувшаяся тому, что со мной произошло. Она словно бы набрала воздуха, чтобы ахнуть, невероятно увеличившись в размерах при этом. О чем говорить, если даже кухонный кран, судя по всхлипам, отдалился от меня метров на пятнадцать, а деревянная кукушка из ходиков в гостиной, в кукование которой я сейчас мучительно вслушивался, звучала где-то и вовсе невозможно далеко, чуть ли не в Колтушах. Я досчитал до тринадцати, не поверив себе, сбился со счета, даже прошептал отсутствующими губами: "Это как это?!", а она, стерва, словно издеваясь, все куковала и куковала дальше... И тут послышались шаги, неуверенные такие, шаркающие, словно шли в шлепанцах. Где-то аж на том конце Вселенной, в прихожей загремела опрокинутая табуретка. Кто-то болезненно охнул и совершенно отчетливо произнес: -- Ч-черт, понаставили тут!.. Кузя, Кузя! Ксс, ксс, ксс!.. Ну, куда же ты... м-ме... запропастился, мерзавец ты этакий? Голос был старческий, с козлячьей дребезжатинкой. Я затаил дыхание. Кран, точно поперхнувшись, замолк. Даже кукушки -- и той не стало слышно. И снова зашаркали шаги. Помню, я еще подумал: "Господи, да как же он видит в этакой темнотище?!". И как накаркал! Там опять громыхнуло, как под Владивостоком, да так, что с антресолей посыпалось барахло. -- Что?! Что это?! -- плачуще взвыл невидимый. И тут уж я не смог не отозваться. -- Это двери, -- осторожно сказал я во тьму. -- Слышите, это двери в гостиную. Осторожней, там стекла на полу!.. Стало слышно, как далеко-далеко, в некоем другом мире, проехал трамвай. И вот после подзатянувшейся паузы я услышал нечто и вовсе уж несусветное: -- Кузенька, это ты? Хрустя битым фарфором, я переступил с ноги на ногу. -- Это я, Тюхин. -- Тюхин?.. -- в голосе недоверие. -- М-ме... Откуда вы тут взялись? Как вы попали в спец... м-ме... помещение? -- Ну, знаете, -- сказал я. -- Это с каких это пор моя собственная квартира стала вашим спецпомещением?! Что-то звякнуло. Похоже, он выронил ключи. -- М-ме... Помилуйте, так вы что, вы, -- он снизил голос до шепота, -- вы -сверху?.. Нет, кроме шуток?! Ах, ну да, ну да... Надо же! Экий... м-ме... парадокс!.. И вдруг я услышал его старческое, с присвистом дыхание совсем рядом, метрах в полутора от себя. До сих пор не возьму в толк, как это он умудрялся подкрадываться так быстро, а главное, совершенно бесшумно. -- Слушайте, -- обдав меня трупным душком, зашепелявил он. -- Не сочтите за праздное... м-ме... любопытство. Ну и что?.. Как там эта ваша, -- он задышал мне прямо в ухо, -- перестройка? Кончилась?.. Ах, ну да, ну да. Что это я, право... Все как и следовало быть. Все, так сказать, по нему, по Вовкину-Морковкину. Ничего, так сказать, не попишешь -- свидетельство... м-ме... очевидца... -- Господи, о чем это вы, -- не понял я. Но мой визави решительно свернул в сторону: -- Так вы говорите -- не видели моего Кузю? Черненький такой, с вашего разрешения, и пятнышко вот тут вот -- на грудке... М-да-с! Опять, представьте себе. Как весна, так -- изволите ли видеть... Я не видел ровным счетом ничего. Ничегошеньки, елки зеленые. -- Весна, -- прошептал я и мое бедное, уже как бы и не бьющееся в груди сердце, болезненно сжалось. Я пошатнулся. -- Э! Э! Вы куда?! Вы что, ослепли что-ли, голубчик?! Тут же ступеньки. Голову себе свернете!.. -- Ступеньки?.. Какие еще ступеньки... -- Да вы что, вы и в самом деле... м-ме... не видите?! -- Слепота у меня, куриная, -- честно сознался я. Некоторое время слышалось лишь его учащенное сопение, и капли из крана, и опять кукушка, только теперь уже и вовсе недосягаемая, как из Америки. И вдруг он вцепился в мою правую руку и принялся, как безумный, трясти ее. Пожатье у него было хваткое, мокроватое наощупь. -- Душевно! Донельзя! -- отрывисто восклицал он дрожащим от волнения голосом. -- Как коллега коллеге!.. Вот уж воистину!.. М-ме... Ах, если б вы только знали, если б знали, как нам вас!.. А тут -- надо же!.. Вот уж -- как снег на голову!.. А вы говорите -- куриная!.. Тьфу на вас! Орлиная! Не побоюсь этого слова -- лебединая, сокол вы наш ясный!.. О, вы даже представить!.. Так говорите -- прямо оттуда, сверху?.. Премного, премного!.. Как, бишь, вас -Тютюхин?.. Тюхин. Ах, батюшки-светы, да что же это я, склеротик я этакий... Позвольте, так сказать, с нашим к вам почтением: Зоркий, Ричард Иванович -тоже в некотором роде... м-ме... слепец... Профессиональный, как говорится, провиденциалист, в известном смысле предугадыватель и прорицатель... -- Ах, какая рука, какая аура! -- не унимаясь, фонтанировал он. -- Коллега, от души -- вас ждут совершенно неожиданные... м-ме... события!.. О, какие линии!.. Поздравляю! Головокружительная карьера!.. Секретная миссия. В некотором аспекте, представьте себе, почти дипломатическая... Удача! Признательность сильных мира сего!.. Высочайшая признательность... О, берите выше -- дружба и даже, как это ни дико себе представить, -- любовь. Господи, я и тут не удержался. -- А как там насчет дальней дороги, казенного дома?.. Но Ричард Иванович Зоркий не принял моей совершенно неуместной иронии. -- Ах, благородный друг мой, -- проникновенно опечалился он. -- Будет, не скрою, будет и то, и другое. Помимо, так сказать, роз достанутся вам, голубчик, и тернии. Ничего не поделаешь -- сами знаете какие нынче... м-ме... времена на дворе... Горбачев-то как там?.. Ну да, ну да... Этого и следовало... Но вы особо-то не переживайте: у вас лично это все, верьте мне, ненадолго. Омрачит и пройдет, как набежавшее на светило облачко, как... как... -- Как жизнь, -- горько пошутил я. И Ричард Иванович всхлипнул и мягко, чуть ли не по-отечески, поправил меня: -- Как смерть, как смерть, солнышко вы мое ненаглядное!..