Алексей Каплер - Двое из двадцати миллионов

Сергей вдруг выпрямился и ударил кулаком по столешнице.

- Не буду! Не хочу! - закричал и замотал головой. - Ничего не хочу... ничего не буду... ничего не буду... ничего не буду...

- Переживает... - сказал Андрей.

Маша подошла к Сергею, обняла, погладила по щеке, потом показала палец.

Сергей перестал мотать головой и уставился на палец, с недоумением посмотрел на Машу, снова на палец, ничего не понимая. Затем в глазах его мелькнула искорка воспоминания, и, вспомнив наконец все, жалко улыбнулся и захватил Машин палец своим указательным.

- Ой! Сломаешь!- засмеялась она.

ДЕКАБРЬ СОРОК ШЕСТОГО

Сергей проснулся оттого, что Маша вскрикивала во сне.

Он встал, включил свет. Тусклая лампочка зажглась под потолком, осветив крохотную комнатку, две койки, кухонный столик у окна, книжную полочку и бельевую корзинку, в которой спал ребенок. Маша стонала, хватаясь за горло.

- Проснись, Машенька, проснись, Катю разбудишь.

Маша проснулась и лежала испуганная, широко раскрыв глаза.

- Опять катакомбы?..- сказал Сергей. Наконец Маша проснулась окончательно.

- Просто удивительно, - сказала она, - сколько всего было с тех пор, а снится все то же. Опять душат нас газами...

- Все потому, что ты думаешь об Аджимушкае... Забыть, забыть надо...

- Есть хочешь?- спросила Маша.

- Нет.

- Неправда. Буханку оставь, а там хлеба кусочек в газете. И повидло.

- Только с тобой вместе.

- Ну, давай. И поправь шинель - ребенок простудится.

Сергей подтянул сползающую шинель, которой была укрыта девочка в корзине, и взял с подоконника кусочек хлеба, завернутый в газетную бумагу. Стакан с остатками повидла пришлось отдирать ножом - он примерз к ледяной корке, покрывшей оконное стекло.

Вся комната была полна книг - они лежали не только на полочке, но и на столе, на подоконнике, на полу: учебники, учебники, ее и его учебники.

- Ой, Сережа, ты сел на Абрикосова!

Сергей, смеясь, вытащил из-под себя учебник.

- Пойдешь в консультацию, Сережа, не забудь бутылочки вымыть кипятком.

Они ели хлеб, смотрели друг на друга и по временам беспричинно улыбались.

Ребенок зашевелился, и Маша, сунув ноги в кирзовые сапоги и закутавшись в платок, подошла к корзинке. Нет, все спокойно. Катя спала, посапывая и шевеля губами.

- Что ей снится? - сказал Сергей. - Может быть, мы с тобой?

- Скорей всего какие-нибудь туманности...

В тот трудный, чудовищно трудный послевоенный сорок шестой, голодный карточный год, в холодную, бесснежную зиму на рынке все же была и картошка, и молоко, и сало в две пальца толщиной - все было, но где взять бешеные деньги? Картошка - сто рублей кило. К маслу и вовсе не подступишься.

Шум рынка, людской говор перекрывались стуком костылей и самодельных деревянных ног, подцепленных к культе. Скрипели на разные голоса, трещали инвалидные площадочки безногих на подшипниках вместо колес.

Слепые, безногие, безрукие - сколько их было на рынке, не сосчитать...

Только что ушла в прошлое великая война, но остались беды, осталось горе, принесенное ею.

Маша проходила по рядам, держа закутанную в одеяло девочку, и приглядывалась к торгующим женщинам, все не решаясь обратиться к какой-нибудь из них.

А женщины пропускали невнимательным взглядом худенькую фигурку в шинельке, в кирзовых сапогах, с ребенком на руках, не видя в ней покупательницу.

Маша приглядывалась к публике, к торговкам, ища такую женщину, кому можно бы довериться: ведь продавать хлеб, полученный по карточкам,преступление. Попробовать, что ли, обменять впрямую буханку на молоко, на кусочек масла? Все-таки не так опасно...

Вот, кажется, подходящая старушка - ласковая улыбка, добрый взгляд...

Маша неуверенно остановилась возле нее.

- Тетенька, вы не возьмете у меня буханочку за деньги или за молоко и масла кусочек?..

Добрая старушка стала еще добрее, улыбнулась.

- Подумать надо... Можно бы взять, конечно, если ты нуждаешься... Мы должны помогать друг другу...

- Мне для ребенка... не хватает того, что из консультации...

- А у самой-то что - нету молока? Нисколько?

- Нет.

- Вот беда, вот беда... Совсем народ пропадает... И что же ты просишь за свою буханку?

- Да мне бы молока бутылку и масла граммов сто, хотя бы... можно так?

- Что же, по-божески просишь... не нахально. Ну, покажи-ка свою буханку. Да осторожно, чтобы не заметил кто, а то знаешь, как с хлебом... сразу заарестуют...

Маша незаметно передала буханку. Старушка взвесила ее в руке и, наклонившись, опустила в стоящий рядом мешок.