Дмитрий Каралис - Записки ретро-разведчика (Из варяг в греки)

Она встала из-за стола, невесомо села мне на колени и положила руки на мои плечи. Посмотрела пьяно и нежно.

- Ты не думай, я не пристаю к тебе. Просто мне хорошо, что ты приехал...

Я сказал, что ничего такого и не думаю. Сиди, пожалуйста, если хочется. А сам подумал: вот он, западный феминизм, в его неприкрытых формах. Хочет водки выпьет, хочет - на колени мужику брякнется. Следовало попридержать даму за талию, но я сидел, как истукан. Можно сказать, боролся с феминизмом.

-Я так от них устаю, - Катька поднялась, и ее шатнуло. - Поговорить не с кем ... Скоты, сквалыги... И этот трус Эрик, его жена... Ты эстонская потаскуха!- кричит. - Хочешь отобрать у меня мужа, взять все готовое! Убирайся к своим коровам!

- Но ты его, наверное, любишь?

- Уже не люблю. Он бросил меня ночью у закрытой дачи и уехал с женой. Трусливый ссук! Кобель! Я десять километров шла босиком - одна туфель осталась в доме. А он уехал в машине. Да в Эстонии ни один хуторской парень так не поступит. Сейчас, говорит, что жена решила завести ребенка... Он не должен ее взволновывать.

- Н-да, - сказал я.

А что еще скажешь...

Досталось и негритянской семье, и квартирной хозяйке. Семья грязная, ходят в ночном белье по квартире, шумят по ночам, главный негр пытался ее прихватывать, хозяйка - шведская мигера, дерет за комнату втридорога, надо менять жилье.

- Возвращайся домой...

- Надо мной смеяться будут. Не хочу быть неудачни...вецей...

- Тогда терпи, - сказал я.

А что еще скажешь...

Она быстро окривела и принялась изображать, как маленькие дети, оставленные родителями на улице, расплющивают о ее чистую витрину носы и мажут стекло шоколодными губами: Уа-уа-уа!

- А этот гнусный Улле требует ччсоты...

Она выпила еще и повалилась на тахту.

- Иззвни, я такая пьяная... немного полежу. Пррблем не буит.

Через минуту она уже похрапывала и пускала изо рта пузыри.

Я включил телевизор, посмотрел мировые новости, убрал со стола, вымыл посуду, в одиннадцать вечера поднял Катьку будильником, посадил ее в такси возле гостиницы, дал водителю пятьдесят крон и наказал, чтобы все было океу с доставкой. Еще я сделал вид, что записываю номер его автомобиля.

На ступенях гостиницы меня окликнул седой пьяный швед и попросил прикурить. Я чиркнул зажигалкой, он долго ловил концом сигареты огонек, а когда, дымя и напевая, пошел прочь, я увидел, что зад его штанов вырван, точно собачьими клыками, и белое белье сверкает в дыре.

Я поднялся в номер, принял душ, перевернул обслюнявленную подушку, встряхнул одеяло и лег спать. И неожиданно придумалось ритмичное название рассказа: Барабан, собачка и часы. Вот только, о чем рассказ, подумал я. И нашел ответ: о барабане, собачке и часах. О чем же еще?..

И думалось о том, что я, наверное, старый пенек в тюбетейке, если выпроводил девушку из своей постели, и потерял интерес к жизни и новым впечатлениям, коль не брожу по Стокгольму, которым все восхищаются. Да и по Петербургу давно не брожу - проскочишь на машине по Дворцовой набережной, даже на Петропавловку не глянешь, и в Летний сад не ходил лет десять ... Работа, работа, работа... Даже некогда сходить в лес и понюхать ландыши, как говорил мой старший брат, которого я в повести назвал Феликсом.

Брат, похоже, знал о нашей фамилии не больше моего, хотя и был старше меня на шестнадцать лет. А может, и знал, да темы разговоров у нас были иные. Мы, как и весь советский народ, смотрели в будущее. Фотографии усатых-бородатых дедов в сюртуках и инженерских тужурках казались анахронизмом. Может, они и не были пособниками царского режима, но без них спокойнее. Портрет Есенина с трубкой над журнальным столиком казались привлекательнее твердых пожелтелых карточек с вензелями несуществующих фотографических ателье. Сейчас я так не думаю, но тогда...

Брат ушел в сорок девять лет, и семья осталась без соединяющего лидера. Никто не называл нас тупицами, болванами и вредителями, не поднимал среди ночи пионерским горном, чтобы идти строить новый дачный туалет, но жить стало скучнее и безысходнее, что ли... И новый дом, который мы выстроили под его идейным руководством после смерти отца, уже не сближал нас, а растягивал по своим комнатам и крылечкам.

И еще думал про жену, сына, дочку, которая скоро должна приехать на каникулы от матери из Мурманска, и вспоминал собаку Юджи и кошку Дашку, которых привезли в дом в один день. Да, пенек я в тюбетейке... И почему в гостинице нет комаров? Им не возлететь до десятого этажа или просто нет, по природе?..