Александр Герцен - Былое и думы (Часть 6)

- Господа, - сказал я, - справедливость прежде всего; на этот раз споемте-ка "Rule, Britannia!"

И "Rule, Britannia" запели!

2. БАРТЕЛЕМИ

Прошло два года... Бартелеми снова стоял перед лордом Кембелем, и на этот раз угрюмый старик, накрывшись черным клобуком, произнес над ним иной приговор.

В 1854 году Бартелеми еще больше отдалился от всех, вечно чем-то занятой, он мало показывался, готовил что-то в тиши - люди, жившие с ним вместе, знали не больше других. Я его видел изредка; он всегда мне показывал большое сочувствие и доверие, но ничего особенного не говорил.

Вдруг разнесся слух о двойном убийстве, Бартелеми убил какого-то мелкого неизвестного английского купца и потом полицейского агента, который хотел его арестовать. Объяснения, ключа - никакого. Бартелеми молчал перед судьями, молчал в Ньюгете. Он с самого начала признался в убийстве полицейского; за это его можно было приговорить к смертной казни, а потому он остановился на признании - защищая, так сказать, свое право быть повешенным за последнее преступление - не говоря о первом.

Вот что мы узнали мало-помалу. Бартелеми собрался ехать в Голландию, в дорожном платье, с визированным пассом в кармане, с револьвером - в другом, в сопровождении женщины, с которой он жил, - Бартелеми отправился в девять часов вечером к англичанину, фабриканту содовой воды. Когда он постучался, горничная отворила ему дверь; хозяин пригласил их в парлор и вслед за тем пошел с Бартелеми в свою комнату.

Горничная слышала, как разговор становился крупнее, как он перешел в брань, вслед за тем ее господин (84) отворил дверь и пихнул Бартелеми - тогда Бартелеми вынул из кармана пистолет и выстрелил в него. Купец упал мертвый. Бартелеми бросился вон - испуганная француженка скрылась прежде него и была счастливее. Полицейский агент, слышавший выстрел, остановил Бартелеми на улице; он грозил ему пистолетом, полицейский не пускал - Бартелеми выстрелил на этот раз больше чем вероятно, что он не хотел убить агента, а только постращать его, но, вырывая руку и сжимая другой пистолет - в таком близком расстоянии, - он его смертельно ранил. Бартелеми пустился бежать, но уже полицейские его заметили - и он был схвачен.

Враги Бартелеми, не скрывая радости, говорили, что это был просто акт разбоя, что Бартелеми хотел ограбить англичанина. Но англичанин вовсе не был богат. Без полного помешательства трудно предположить, чтоб -человек пошел на открытый разбой - в Лондоне, в одном из населеннейших кварталов, - в знакомый дом, часов в девять вечером, с женщиной, - и все это, чтоб украсть каких-нибудь сто ливров (что-то такое было найдено в комоде убитого).

Бартелеми за несколько месяцев до этого завел какую-то мастерскую крашеных стекол с узорами, арабесками и надписями по особому способу. Он на привилегию истратил фунтов до шестидесяти; фунтов пятнадцать недостало, он попросил у меня взаймы и очень аккуратно отдал. Ясно, что тут было что-то важнее простого воровства... Внутренняя мысль Бартелеми, его страсть, его мономания остались. Что он ехал в Голландию только для того, чтобы оттуда пробраться в Париж, это знали многие.

Едва три-четыре человека остановились в раздумье перед этим кровавым делом - остальные все испугались и опрокинулись на Бартелеми. Быть повешенным в Англии не респектабельно; иметь связи с человеком, судимым за убийство, shoking110; ближайшие друзья его отшарахнулись..

Я тогда жил в Твикнеме. Прихожу раз домой вечером, меня ждут два рефюжье. "Мы к вам, - говорят они, - приехали, чтоб вас удостоверить, что мы ни малейшего участия не имели в страшном деле Барте(85)леми - у нас была общая работа, мало ли с кем приходится работать. Теперь скажут... подумают..."

- Да неужели вы за этим приехали из Лондона в Твикнем?! - спросил я.

- Ваше мнение нам очень дорого.

- Помилуйте, господа, да я сам был знаком с Бартелеми, и хуже вас - потому что никакой общей работы не имел, но не отрекаюсь от него. Я не знаю дела, суд и осуждение предоставляю лорду Кембелю, а сам плачу о том, что такая молодая и богатая сила, такой талант - так воспитался горькой борьбой и средой, в которой жил, что в пущем цвете лет - его жизнь потухнет под рукою палача.

Поведение его в тюрьме поразило англичан, ровное, покойное, печальное без отчаяния, твердое без jactance111. Он знал, что для него все кончено - и с тем же непоколебимым спокойствием выслушал приговор, с которым некогда стоял под градом пуль на баррикаде.

Он писал к своему отцу и к девушке, которую любил. Письмо к отцу я читал, ни одной фразы, величайшая простота, он кротко утешает старика - как будто речь не о нем самом.