Георгий Демидов - Без бирки

Вспомнили, что Кушнарев говорил иногда что-то о том, что хорошо бы забраться в какой-нибудь таежный распадок и там подохнуть. Тогда-де не будет ни бирки на левой ноге, ни "рояля", ни архива-три. Его слушали пренебрежительно, пожимали плечами. Если уж жить надоело, то расстаться с ней всегда можно с достаточным комфортом. Удавился же в барачной сушилке на самодельной веревочке старик дневальный! Ночью, потихоньку, безо всякого шума. А хочешь с треском, так сделай вид, что идешь с топором на конвоира, мигом уложит. А там с биркой или без бирки - не один ли черт? Только слабо, небось! Тем более слабо робкому интеллигенту идти искать своей гибели в дебри горной тайги.

Оказалось не слабо. Этот рохля с виду осуществил свой план. По крайней мере первую его часть. Он действительно ушел в горы, где вряд ли можно найти в такое время что-нибудь другое кроме смерти. Но это было не самое трудное. Оставался еще вопрос: сумеет ли Кушнарев выдержать характер до конца и принять эту смерть? Или скиснет, не выдержав мучений голода и холода, и вернется. Мнения на этот счет разделились. Двое самых азартных из спорщиков даже заключили между собой пари на половину дневной хлебной пайки. Если в течение недели беглец не вернется, выигрывал тот, который ставил на последовательность Кушнарева. Но он проиграл. На третий день после своего побега, полуживой от усталости и голода, Кушнарев вышел к одной из застав оцепления прилагерной местности и сдался. Избитого прикладами и изодранного собаками - это была здешняя традиция, обязательная в отношении даже тех из беглых, которые возвращались добровольно, - его, скованного наручниками, показали на одном из утренних разводов. Это тоже была обязательная традиция; глядите все, чем кончаются побеги из лагеря! Если бы беглеца застрелили, то перед лагерными воротами положили бы его труп. Предотвратить подобную демонстрацию мог только его уход "с концами". Теперь уверовавший было в стойкость штымпа блатной, только плюнул, глядя на его жалкую, съежившуюся фигуру: - Эх, падло, зря только поднял!

Под следствием беглеца держали недолго, да и расследовать, собственно, было нечего. Следователь недоумевал только, куда это он собирался уйти с такими как у него средствами? Кушнарев угрюмо отмалчивался. Было похоже на правду, что он какой-то "чокнутый". Это, однако, не резон, чтобы дело оставить без последствий, всякого рода чокнутыми в лагере хоть пруд пруди.

Кушнарева с его бегляцкой статьей перевели теперь на золотой рудник, где золотоносный кварц добывался шахтным способом. На производствах такого типа легче обеспечить охрану заключенных, чем на открытых приисках. Не было теперь надежды и попасть в какую-нибудь слабо охраняемую слабосиловку. Но все это, в сочетании с еще дополнительным сроком, только усилило навязчивую идею маньяка. Когда на третьем году войны, на золотодобывающую фабрику при руднике поступило оборудование из Штатов, для помощи в разборе технической документации на английском языке из забоя извлекли Кушнарева, как-никак бывший аспирант. Его подкормили - от доходяг на умственной работе толку еще меньше чем на физической - и немного приодели. Разрешили даже иногда возвращаться в лагерь без конвоя, хотя расконвоировать его официально мешала беглецкая статья. Кушнарев злоупотребил доверием к себе и снова бежал.

Но этот раз его искали всерьез. Время было летнее, а главное, беглец не был теперь просто преступником, пытавшимся избежать наказания, на которое был осужден. Его надлежало рассматривать как контрреволюционного саботажника, не желавшего работать на добыче стратегического металла к каковым причислялось и золото. Однако старания целого взвода оперативников с двумя собаками успехом не увенчались. Их ошибка заключалась в том, что солдаты искали беглого во всех направлениях кроме того, по которому он ушел. Оно было совершенно безнадежно в смысле возможности куда-нибудь выйти за пределы Колымо-Индигирского района особого назначения.

Однако повторилось почти все, что было при первом побеге Кушнарева. Через неделю после его ухода из лагеря к костру геодезистов, занимавшихся топографической съемкой окрестностей высокогорного озера, подошел пошатывающийся от слабости человек в лагерном одеянии. Встреча с беглыми из лагерей была таежным топографам не в диковинку. Но этот забрел в места, в которые незачем было заходить ни одному здравомыслящему беглецу, и вообще производил впечатление почти помешанного. Когда его спросили, куда, собственно, он направлялся, следуя по такому безнадежному пути, беглый ответил, что на дно вот этого озера. Да вот беда, тонуть он не умеет... Таежники переглянулись и ни о чем более его не спрашивая, покормили Кушнарева и показали ему дорогу к ближайшему вохровскому пикету.