Владимир Каткевич - Германская шабашка

Если за неимением развалин селили в гостинице, то номер попадался с дефектом:

или бревно посреди комнаты балку подпирало, или дверь не закрывалась, одного оставляли сторожить.

Когда устраивались с удобствами, потом долго вспоминали.

Повезло с гостиницей "Дустлик": двухместный люкс на четверых, один неучтенный спал в кресле, другой заворачивался в ковер.

Пока суточные были, заказывали чешму прямо с лоджии: "Дилором, без сдачи!". И получали, не выходя из номера, лоджия с буфетом была общая. Дилором мне говорила: "Зачем тебе эти ханурики? Плавать надо, парчу возить надо, гипюр с люрексом".

Но в бараках чувствовали себя раскованнее, а чистые гостиничные квитанции для отчета выменивали на чай.

В Ходжейли поставили койку прямо в компрессорной. Пошел на базар, говорю киоскерше: "Дайте мне свежий газета". Дичаешь потихоньку. Вернешься на завод, а все равно сторож придет покалякать.

Полной изоляции не было никогда, обязательно окружали люди и животные. В Марах ишачка редькой кормили. Кишлачников расселили по пятиэтажкам, брошеные парнокопытные подбирали шелковицу или жевали цветочки у памятника вождю.

Люди прибивались чаще разведенные, которым некуда спешить, или с женой поругался, спать просится, или обещает поругаться. У другого накипело, хочет пожаловаться на земляков.

- Они мой брат зарэзал! - кричал один рыжий в Сачхере. Куртку сбросил, стал топтать. - Я грузын нэнавижу! Когда служил Арцыз, у меня дэвушка русский был.

Один хочет глотнуть воздуха свободы, другой сала покушать, он легочник, а у них предрассудки.

Приходили просто представиться. В Собачьей Балке один среди ночи руку в форточку засунул, клацнул шпингалетом и влез в окно.

- Я - Мэр, - говорит. - Если кто-то что-то, сразу ко мне. Атас, и ты здесь?

Собака у меня под кроватью спала.

- Почему собаки у вас крашеные? - спрашиваю.

Лапы и брюхо у пса были оранжевого цвета, ватерлиния проходила по ребрам.

- В ширпотребе грунтовку разлили.

Потом спрашивает:

- Ты в Миллерово был? Ты там еще первое кушать отказался.

- Я от первого никогда не отказываюсь.

- Я буду вешать на столбах, кто скажет, что ты не был в Миллерово.

Не ты у них, так они у нас. Каждый когда-то был проездом, или на базаре, или служил. Один осетин даже жил.

- Где ты жил? - спрашиваю.

- На набэрэжной.

Заходят они без стука, как в бадегу.

Я ждал, кто навестит в Европе. Зайдет и спросит: "Это ты в Шенебеке суп со спаржей кушать отказался?".

Появился он как-то сразу, может, услышал, что машина подъехала или свет в окнах увидел. Несу с чердака доски для растопки, а он дротики мечет. На стене мишень. Я ее, конечно, видел, за коврик принял, а он первым делом к мишени.

Воткнул стрелочку и другой прицелился. Кошка с ошейником о его ногу морду чешет.

- Кальд? - спрашивает, не удивляется новому лицу.

- Кальд, - говорю, поддерживаю разговор и глажу кошку.

Полноват, хоть и молодой, дыхание сиплое, одышка. Если б на улице встретил, принял бы за стриженного после тюрьмы цыгана. Внизу хлопнула дверь, сейчас мама Злата вкатится с выводком. Чем не Сагбан?

Серега тащит пластиковые мешки, за ним Витек, обнял распотрошенный телевизор.

Нормально, думаю, абориген есть, животное при нем, третьим теликом обзавелись.

- Сережа, ты б хоть ноги вытирал, - ворчит Виктор.

- Енц, дас ист мейн коллега. - Сережа тащит мешки на чердак. - Маринари, камарад Николая.

Николай чей-то камарад, но не мой, я его никогда не видел.

- Енц спрашивает, приехал ли Колька.

Может, Колька деньги у него одолжил и не вернул? Лучше сразу сказать, что я не камарад, а то не отвяжется. Серега возвращается за следующим мешком.

- Краденое? - спрашиваю.

- Гуманитарная помощь. Она предназначена для народа, а мы его часть.

- Авангард.

- Во, во.

Немцы эти мешки выставляют на крылечки, а они на "Вартбурге" прочесывают средневековье.

- Он не кладанет? - спрашиваю.

- Он свой парень, экскаваторщик, сейчас на больничном или безработный.

- Разведенный?

- Откуда ты знаешь?

Из жизни.

- Кафе, Енц? - предлагает Серега. Намазал паштетом бутерброд.

- Йа, йа. Гут.

- Сережа, тут листья. - Виктор развязал мешок. Идем смотреть. В одном явно листья, дачный мусор, в другом ношеные детские вещи. - Выброси листья.

- Мы их спалим в печке, - говорит Серега.

- Задохнемся.

- Утром выброшу. У меня шея болит.

Я тоже натер ящиками шею и затылок. Виктор вздыхает и волочит мешок вниз.

- Мы здесь дрова не пилим, - говорит мне.