Инна Кинзбурская - Дорога на высоту

Я чувствую, что мне необходимо что-то удержать, может быть, иллюзию того, что мы нашли их, что это -- они, и я их по-прежнему люблю.

Но я ничего не могу удержать, глядя на бледного седого человека в кипе. Он ускользал от меня, словно был бесплотен. Может, причиной тому полумрак и покачивающаяся тень Н.Н. в круге света. Нет, нет, это не он, это не может быть Н-ка, наш Н-ка. Я опять не могу уловить связь между этим и тем человеком, мне физически чего-то не хватает. Это ощущение беспокоило меня весь этот долгий день, словно один человек выдавал себя за другого.

Спасительная мысль приходит мне в голову:

-- Н-ка, у тебя есть твои фотографии в молодости?

-- Конечно.

-- Я хочу посмотреть твои фото в то, наше время.

-- Лучше не смотреть, -- пошутил он, но охотно достал из шкафа альбом. -Этот альбом сделали в лаборатории в подарок А. к ее пятидесятилетию. Я дал фотографии. Здесь вся наша жизнь в первые полстолетия.

Я желаю ему сделать такой же альбом про следующие полстолетия.

-- Посмотрим, -- Н.Н. не возражает.

Я кладу альбом на колени и открываю.

-- Как видишь -- я сочинил к фотографиям стихи.

Я вижу. Возле каждого снимка стихи -- четыре, восемь, двенадцать строк. О маленьком ребенке, о девочке с косичками, о девушке. А здесь они вдвоем, юноша и девушка, Н. и А. Вот их сын, да, это он, я помню его таким. И опять -- она, она, она. И стихи. Н.Н. в стихах объясняется ей в любви, нежной любви на всю жизнь. Он готов все отдать за сияние ее глаз. И они сияют, я вижу это на фото.

Фотографии и стихи из альбома. Это приятно и дорого, если это дорого, и скучно смотреть и читать постороннему. Этого не понимают иные хозяева, предлагая гостям для просмотра семейный альбом. Гости из вежливости листают страницы: "Ах, это вы? Не может быть!"

Мне не скучно, мне интересно смотреть на снимки, только мешает поэтическое признание в любви. Я бы просто не читала этих стихов, если бы моя воля, а только глядела бы на снимки, но Н.Н. приятно еще раз пережить то, что таит в себе этот альбом. Он все знает наизусть, и лишь я переворачиваю страницу, он читает вслух стихи. Он ждет, что я похвалю их, но я не хвалю.

Я всматриваюсь в лицо А. на снимках. Оно не меняется, все тот же мягкий взгляд и легкая полуулыбка, только от страницы к странице на снимках прибавляется морщин.

Но я ищу не ее. Мне нужно его лицо, то, которое я помню. О, вот оно, наконец. Таким ты вошел к нам в дом в первый раз -- с веселым ироничным огоньком в глазах.

Таким ты ходил по лаборатории. Вот ты за лабораторным столом...

Я смотрю на фото, потом перевожу взгляд на Н.Н., опять -- на фото, опять -на него, и вдруг сквозь седину и бледность, сквозь нынешний какой-то зеркальный взгляд мне увиделось молодое смеющееся румяное лицо с почти совпадающими чертами.

Я прикрываю глаза.

-- Ты уже хочешь спать? -- спрашивает Н.Н.

-- Нет, нет.

Я вновь склоняюсь над альбомом. Кажется, Н.Н. рад этому.

Мягкий свет лампы освещает страницы, выхватывая их из полумрака, лицо Н.Н. мне видно плохо, и только тогда, когда он склоняется над альбомом, чтобы прокомментировать очередное фото или прочесть стихи, и его лицо попадает в поле света, я смотрю на Н.Н., потом на снимки, и ищу сходства. Вот тут он, кажется, почти теперешний, здесь он похож.

-- Это -- когда?

-- Это перед судом.

Я долго не сплю и все думаю. Мысли рваные, беспорядочные. Я не о Боге, в конце концов, я, в самом деле, не знаю, что есть истина и где начало начал. Может быть, в этом и есть великая мудрость -- делать, как положено, а зачем это надо, знать не дано, значит, знать и не следует.

Но я не о Боге, я о нем, об Н.Н. Ему было так много дано...

А. сказала мне, что его книгу где-то издали за рубежом, и все безвозмездно для автора. Где-то, кажется, в каком-то швейцарском издании, я не могу вспомнить, А. называла, его щедро цитировали, на него ссылались...

x x x

Я открыла глаза и увидела, что муж уже одет, сидит и читает. На этот раз -- не книгу Н.Н., наверное, он уже закончил ее, пока читал, еще несколько раз подсовывал мне раскрытые страницы, знакомя с заслугами автора, заслугами его детей. Муж давал мне читать, не комментируя, так -- для сведения.

Сейчас у него в руках был какой-то журнал.

-- Хочешь полюбоваться? -- спросил меня муж и, перелистнув несколько страниц назад, протянул мне раскрытый журнал.

Это была статья Н.Н. Название говорило о том, что автор размышляет о предстоящих выборах в кнесет и о задачах будущего правительства. Под заголовком жирным шрифтом были напечатаны сведения об авторе -- отказник, узник Сиона, кандидат технических наук, автор многих публикаций. На газетножурнальном языке такие штуки называются "врезки", обычно их пишут сами авторы, я знаю. Но вчера я уже пережила чувство неловкости, заглянув за закрытую дверь, и сегодня мне не так неудобно смотреть на обнаженную человеческую суть. Я просто подумала с сочувствием и грустью: