Руслан Киреев - Четвёртая осень

С неудовольствием изучал я положенную передо мной бумажку. Положенную аккуратно и в то же время без особого почтения к ней - формальность, дескать! Тем не менее я прочел все сверху донизу. Не по душе была мне его стремительность. Слишком уж форсировал он события, но, с другой стороны, как медлить, если именно сейчас, в данную минуту, должно было решиться, останется ли он в Светополе или загремит к черту на кулички? В Джиганск, например. Я тяжело поднял глаза. Он встретил мой взгляд (тогда он не был таким неприятным, как сейчас) смело и понятливо. Я ждал, когда он начнет выкладывать доводы в пользу Светополя, но он молчал, весь - готовность, весь - внимание. "Ну-с, молодой человек? Где бы вы желали работать?" - "Где сочтете нужным",- был мгновенный ответ. Вот, дескать, я, весь перед вами, ни хитрить, ни лукавить не собираюсь. А вы не верите мне.

"А ведь вы не верите мне",- проговорил Щукин - уже без тебя, уже год и три месяца, как без тебя. Трудно было выбрать более неуместный день (и час) для такого заявления. Я только что подписал приказ о назначении его директором кировского завода - тридцатилетнего инженера, бывшего зятя своего, уже обзаведшегося другой семьей и ребенком, который мог быть моим внуком. Шел восьмой час, только что кончилось совещание, и все разошлись, а его я попросил задержаться. Он спокойно и молча ждал и при этом не прятал взгляда. Не все отважи-вались на такое. Исподтишка посматривали, любопытствуя, как выглядит отец, у которого...

Есть всего два человека на свете, с кем я могу отвести душу, беседуя о тебе. Как ни странно, это не твоя мать. Не бабушка твоя, с которой у нас после твоей смерти испортились отношения. Даже не Вальда, хотя когда-то я отправился к нему именно с этой целью - о тебе поговорить.

Подруга твоя Рада? Но она молчит, все время молчит - не может простить себе, что дала ключ. Что это в ее квартире случилось... Будто имеет значение - где и как! У нее двое детей и скоро будет третий... Неужели это та самая девочка, которая когда-то принесла тебе в день шестнадцатилетия каллу! Ни слова не проронила, но лицо затуманилось в улыбке, и ты мигом заподозрила сюрприз. Осторожно понюхав цветок, ойкнула: на толстом желтом пестике с распушенной головкой притаилось, подобно крохотной бабочке, тонкое кольцо. Как глаз, сверкал камушек.

Ни при мне, ни при матери не вспоминала об этом, а Щукин - знал. Стало быть, рассказывала... Когда? Вероятно, еще до замужества. Или в первые два-три месяца после. Каждый выходной ведь моталась в Джиганск, куда я засунул твоего будущего избранника. И не только в выходной...

Уже позавтракала, уже оделась и взяла портфель с конспектами, уже, кажется, вышла и вдруг, вернувшись, скинула пальто, юркнула в свою комнату и через мимуту появилась в алом, под горлышко, праздничном свитере "В Джиганск" - вот все, что соизволила объяснить нам. Дверь хлопнула. Одни остались, но и слова не успели вымолвить - да и о чем было говорить! - как снова вернулась и - чмок в щеку меня. "Не сердись! - А так как я с важным видом глядел в сторону, живо повернула к себе мою физиономию.- Не сердись, папка. Ну!"

Через месяц после свадьбы (какой свадьбы! Свадьбы не было, ты наотрез отказалась от нее, а мы, честно говоря, и не настаивали) - через месяц потребовала, чтобы я отпустил твоего мужа на все четыре стороны. Э нет! "Он прибыл по распределению,- отрезал я.- И он обязан отработать три года".

Ты стояла передо мной не шевелясь, большелобая, такая некрасивая в этот момент... С тобой всегда было трудно разговаривать, Катя. Приходилось слова выбирать, будто не родная дочь передо мной, а министерский чиновник. К тому же ты любила, чтобы тебя понимали с полусло-ва. Моя ли вина, что я превратно растолковал твою просьбу? Лишь спустя много времени, уже после вашего разрыва, у твоего теперь уже бывшего мужа вырвалось в порыве хмельной откровенности, какая это, оказывается, пытка - быть зятем генерального директора. Все ведь вокруг только и думают: экий ловкач!

Ладно, я не понимал этого. Но намекнуть - хотя бы намекнуть! - могла? Еще чего! Смешной, недалекий папа - разве дойдет до него! Долго жил я под твоим пристальным надзором, но в один прекрасный день ты, как бы поставив точку над "и", отпустила меня. С Лобиковым и тем смирилась. Не дерзила ему больше, лишь иногда подшучивала: "А, Иван Иванович!.. И Иван Иванович едет с тобой в Москву?"

Едет! Ну и что? Он знал, с кем и когда надо встретиться, на кого нажать, что попросить, а стоило мне оказаться в затруднительном положении приходил на помощь. "Простите, Алексей Дмитриевич. Вы позволите дать справочку?" - и на полированный стол выкладывался документик, который мигом менял положение в нашу пользу. Не припомню случая, чтобы такой спасительной бумаги не оказалось в его кожаной, с молниями и монограммой, папочке. Не припомню случая, чтобы он не сумел ответить на вопрос, который ставили нам. Неужто помнил все? Нет, конечно. Просто, не моргнув глазом, брал недостающие данные с потолка.