Федор Кнорре: Родная кровь

В толпе начали расхваливать солдата, уверять, что он сумеет похлопотать за всех, но время шло, и все быстро перешли к унылым рассуждениям о том, что солдат тоже ничего не может сделать. Кое-кто уж начал даже поругивать солдата, как вдруг где-то в глубине здания, за стенами, грянула бодрая, торжествующая музыка марширующего оркестра, и темная площадь, со старыми лабазами, с бугристой булыжной мостовой, вдруг точно осветилась, и люди, пришедшие сюда по темным улицам, из наполовину опустевших жилищ, после тяжелой работы, с ноющим от страха или горя сердцем, в надежде на полтора часа отдыха и хоть самой маленькой радости, все ожили, успокоились и обрадовались.

Минуту спустя музыка замолкла, распахнулись обе створки двери, и все повалили к осветившемуся окошечку кассы.

Солдат шел навстречу входящей толпе, отмахиваясь от непрестанных вопросов, отвечая всем со снисходительным удовольствием: "Будет, будет, все будет, заходите, братцы!"

Он подошел к ступенькам посудной лавки, где она сидела, дожидаясь его, одна на опустевшей площади.

Доверчиво и обрадованно она поднялась ему навстречу.

- А я уж думала, ты про меня позабыл!

- Чего испугалась! Эх ты! А я для тебя, как для принцессы, специально кино открыл!

Он за руку повел ее через фойе в наполненный зрителями зал, потом по коридору и по ступенькам провел через железную дверь в кинобудку.

Показал на окошечко, из которого был виден экран и затылки сидящих в зале людей.

- Хочешь, отсюда будешь смотреть, а нет - я тебе в зале стул поставлю.

- Нет, я с тобой буду.

В будке зазвонил звонок, и заведующая из зала крикнула, что можно начинать.

Женщина видела, как он перекладывает круглые жестяные коробки, что-то подкручивает в аппаратах, закрытых черными кожухами, внутри которых сияет ослепительный свет.

Один из аппаратов зажужжал, снова оглушительно грянула маршевая музыка, длинный голубой луч из будки уперся в разом ожившее серое полотно экрана. Встала кремлевская башня с часами, двинулись физкультурники, промчался поезд, и началась хроника, а после нее иностранная картина. Среди колючих деревьев, похожих на гигантские подсвечники, скакали всадники в широкополых шляпах, кони взлетали на дыбы, хрипловатые низкие голоса пели под гром и рокот гитар. Очень хорошо пели, просто за душу хватала эта чужеземная хриплая песня, в которой ни одно слово не было понятно. Танцевала смуглая девушка с прекрасными глазами, и вокруг все топтались мужские ноги в сапогах на высоких каблуках со шпорами. И снова мчались кони, и всадники целой оравой стреляли на ходу - все гнались, подстерегали, убивали одного-единственного симпатичного героя, и всадники летели через голову кувырком вместе с конями, и все были против него одного, просто глядеть обидно, так бы сам подстрелил какого-нибудь преследователя, все охотились за героем и осыпали пулями, и только одна девушка с прекрасными глазами его спасала, и все пули в него не попадали, а его единственный выстрел наконец угодил прямо в злодея с кошачьими усами, и тому пришел конец, и это было очень приятно, собаке собачья смерть, наверное фашист какой-нибудь. И опять загремели, зарокотали гитары и затопали в пыли каблуки со шпорами, и, изгибаясь, пошла танцевать девушка с тем парнем, который только что чуть было семь раз не погиб, и, в тот момент, когда они обнимались, подошел конец картины, так что никто больше не мог им сделать ничего плохого, можно было не бояться, что еще раз подкрадутся какие-нибудь с усиками, что они постареют или разлюбят друг друга, потому что пленке пришел конец и врагам уже неоткуда было взяться. И состариться им просто было уже негде, и они остались навек молодыми, всем на радость.

Федотов остановил аппарат и рубильником включил свет в зале.

- А что, хороша сказка! Тебе понравилось?

- Почему сказка?

- Ну как же? Все как взаправду, только в жизни прохвосты редко так промахиваются. Досадно, а факт!

Он сложил в стопку плоские коробки с пленкой, они закрыли за собой железную дверь и через коридор вышли в зрительный зал. Там снова оживленно толпились, рассаживаясь, какие-то люди. Директорша с перекошенным от непомерной озабоченности лицом загородила Федотову выход:

- Куда ж ты уходишь? Мы уже продали билеты на второй сеанс.

- А меня спросили? - сказал Федотов.

- Народ собрался, народ требует, - сказала директорша тем самым озабоченным голосом, которым полтора часа назад она кричала: "Кино не будет, чего дубасите!"