Федор Кнорре - Родная кровь

Женщина сняла и аккуратно сложила шинель, согнала ребятишек на пол, подбила сенник и поправила подушки. Девочка в это время опять подошла к Федотову, сделала потихоньку знак, показывая на место у печки, где стояла лавка, и прошепелявила: "Давай вот тут, у пешки".

- Ладно, - сказал Федотов, - беги лежишь!

- Не шмей дражпитца, дражнилка! - Она захохотала, замахнулась на него и убежала.

Федотов стоял и смотрел, как все трое торопливо, чтоб не замерзнуть, раздевались и потом в штопаных, застиранных майках и трусиках карабкались обратно на теплую лежанку. Мать покрыла их всех одной простыней и клетчатым мягким пледом, а сверху подоткнула замусоленное ватное одеяло и поцеловала всех по очереди.

Он поглядел на свою большую шинель, не по форме, по-домашнему сложенную женщиной, на мятые маленькие штанишки и линялые рубашонки, лежавшие рядом, и какая-то унылая тоска поползла к сердцу, оттого, что он почувствовал себя таким постыдно сытым, тепло одетым, большим и сильным. "Пойду в город и напьюсь", - подумал он и сказал:

- Ну, я двинулся... Вернусь в город, в кино схожу.

- Иди, - сказала женщина и усмехнулась. - Я забыла даже, когда в кино была. Наверное, два года... Что ты удивляешься? Все-таки нездешние мы тут, все как-то... не с кем или...

- Хочешь, пойдем?

- Ну, куда там. Одета уж больно плохо. Тебе, может, со мной неловко будет. Иди-ка один.

- Пошли, что глупости говорить.

Она поправила волосы, разгладила под поясом складки на своей курточке, и они вышли в темноту.

- Не боятся твои одни оставаться? - спросил Федотов, когда они поднимались вверх по косогору.

- Маленькая побаивается ночью.

- Как это вам помогло? В экую даль-то занесло?

- Так... Мы все бежали, бежали, от бомбежки подальше. Вот сюда и занесло. Квартиры не было, нам и предложили пустой домик на перевозе, мы рады были. Сначала ничего было, потом муж уехал куда-нибудь устраиваться, а мы тут остались.

- Так он что, бросил вас, что ли?

- Нет, он не бросил... Так. Иногда денег немножко присылает. Ему самому трудно, он где-то в общежитии живет. Писал - устроится хорошо, нас к себе возьмет. А мне теперь все равно, даже не знаю, что хуже.

- Что же, знакомых у вас никого тут нет, в городе?

- Есть... Тут хорошие люди, только они сами сейчас все бедно живут... Нам помогали. Топор нам дали, пилу, еще кое-какие вещи, у нас ведь ничего не было... У одного дедушки, у Дровосекина, в доме мы жили целый месяц, он за нас ругаться ходил в горсовет...

Вдоль улицы в темных домах кое-где светились керосиновые огоньки за занавесками - света в городе не было.

На тесной базарной площади около пристани, против каменных лабазов, у кино стояли, прохаживались и сидели на ступеньках в ожидании "света" люди, пришедшие в кино.

Они тоже присели рядом на ступеньки около посудной лавки со ставнями, закрытыми допотопными железными полосами.

- А тебя почему отпустили с фронта? - спросила женщина.

- Не с фронта, а после госпиталя. Вот тут, в кармане. Полных десять суток. А завтра уже девять останется.

- Нет, ты погляди... никак, она солдата себе достала! Ты что его, с того берега себе на пароме привезла?

Женщина оглянулась на голос, весело кивнула и шутливо взяла Федотова под руку.

- А как же, конечно, на пароме!

- Вот до чего, и то ничего!

Вдруг разом зажегся свет над подъездом кино. Все ожили, задвигались, столпились около закрытого входа. Двери были заперты. Кто-то постучал сперва легонько, потом, подбадриваемый теми, кто стоял подальше, начал колотить в дверь. Зажглась лампочка где-то в глубине, потом долго ворочался ключ в замке, дверь приотворилась. Придерживая ее за ручку, высунулась заведующая кинотеатром, большая и толстая, с таким выражением озабоченного лица и скошенного набок рта, точно она тащила издалека ведро с землей, а ее тут задержали на полдороге разговорами.

- Кино не будет, ну чего дубасите! Дверь поломаете! - раздраженно выкрикнула она в толпу и сделала попытку потащить свои ведра дальше, но ей не дали захлопнуть дверь, загалдели, начали возмущаться. - Не будет, сколько вам повторять. Механика в военкомат вызвали!

- Ты посиди, - сказал Федотов и стал протискиваться через толпу, повторяя: - Ну-ка, пропусти, я с ней поговорю.

Женщины охотно стали сторониться, злорадно приговаривая:

- Пустите его, правильно, вот пускай фронтовик с ней поговорит по-своему! Как это "не будет"!

Он добрался до двери, заговорил с перекошенной от тяжелого бремени сознания своей власти заведующей и потом как-то вместе с ней вдавился в дверь, после чего внутри лязгнул засов.